Алёша Карпов

В одиночке он старался ни о чем не думать, но это ему не удавалось. Тошнило. Мозг сверлила неотвязная мысль: сегодня ночью — расстрел. Завтра меня уж не будет. А ведь я еще так молод и так хочется жить! Стараясь успокоиться, он стал вспоминать детство. Вот он стоит на полосе и энергично размахивает руками, указывая путь голубям. Это была его первая, тогда еще бессознательная помощь делу, которому он потом посвятил всю свою короткую жизнь. Потом вспомнилась материнская ласка, когда он принес ночью Шапочкину револьвер. На мгновенье он даже ощутил тепло материнских рук, и его сердце наполнилось гнетущей жалостью. Если бы Алешу сейчас спросили, чего он хочет перед смертью, он попросил бы разрешения увидеть мать. Но спроси его, чем он будет заниматься дальше, если его не расстреляют и освободят, не задумываясь, ответил бы:

— Буду не на жизнь, а на смерть бороться за революцию.

Постепенно Алеша потерял представление о времени. Вдруг у двери послышались шаги. Алеша торопливо встал и запахнул шинель.

Он хотел сейчас только одного — не проявить слабости и умереть как подобает революционеру-большевику.

В двери показался подпоясанный широким кушаком, в высоких сапогах, с наганом в руке седоусый человек.

— Эй, хлопче! — оглушительно закричал он. — Чего сидишь? Собирайся! Давай на улицу!

Ничего не понимая, Алеша смотрел на вошедших людей.

— Кто вы? — спросил он.

— Свои!.. Свои!.. — кричали в коридоре. — Выходи, ребята, не бойся! Красногвардейцы мы…

Алеша обхватил седоусого за шею:

— А я думал, расстреливать пришли. Меня ведь вчера к расстрелу присудили. А это вы, товарищи.

Отпустив седоусого, он стал обнимать всех стоявших в камере людей, в том числе и прижавшегося в угол надзирателя.

Глядя на Алешу, счастливого, поверившего в свое освобождение, седоусый, стукнув винтовкой о пол, сказал взволнованно:

— В Петрограде восстание. Бери винтовку. Пришла пора придушить гадину. Окончательно…

В коридорах, в открытых камерах обнимались, смеялись, пели.

Взяв у красногвардейца винтовку, Алеша вместе с другими вышел на улицу восставшего Петрограда.

За углом какой-то человек в офицерской форме, но без погон, строил красногвардейцев и освобожденных из тюрьмы в колонну. В потрепанной фронтовой шинели, одна нога в сапоге, другая в ботинке, с перевязанной головой, он сильно хромал, припадая на больную ногу.

— Наш контуженный генерал снова армию в поход собирает.

— Как фельдмаршал: одну крепость опрокинул с ходу, дальше спешит. Быстрота и натиск чтобы…

— Гляди, гляди, как руками-то, руками-то размахивает, знать, нотацию кому-то читает, — не скрывая уважения к своему командиру, шутили стоящие рядом с Алешей красногвардейцы.

— А ты думал, зря его санитары из-под земли откопали? Знали, что наш будет.

— Наш. Больше бы таких…

Фигура офицера показалась Алеше знакомой, но он стоял далеко, а на улице все еще было темно. Трудно было разглядеть, кто этот полюбившийся красногвардейцам офицер.

В это время из-за ограды выскочил матрос. Поравнявшись с командиром, он пристукнул каблуком и подал ему пакет.

Офицер достал из кармана осколок стекла и, прикладывая его то к одному, то к другому глазу, долго читал полученное распоряжение. Потом, о чем-то переговорил с подошедшим к нему седоусым, повернулся к красногвардейцам.

— Товарищи! — зазвенел его голос в наступившей тишине. — Владимир Ильич предлагает нам немедленно идти к Зимнему дворцу. Там сейчас решается судьба революции и Советской власти.

— Василий Дмитриевич! — узнав, наконец, Калашникова, радостно воскликнул Алеша.

Седоусый, крикнув что-то красногвардейцам, шагнул к колонне.

— Ура! На Зимний! Ура!.. — загремели красногвардейцы.

Калашников и седоусый вышли вперед. Прозвучала команда, и отряд отправился выполнять приказ Ленина.

Глава тридцать седьмая

Алеша считал себя счастливым от того, что находился в рядах Красной гвардии под командованием Василия Дмитриевича. Напрягая все силы, он еще долгое время был активным участником «красногвардейской атаки на капитал».

Карпов с болью вспоминал о доме, но приехать к матери не мог. И только в день подписания мира с Германией сдал винтовку и, простившись с товарищами, пошел на вокзал.

Владимир Ильич Ленин призывал народ перейти от разрушения старого к строительству нового; приступить к организационному закреплению одержанных побед, к строительству советского народного хозяйства, и Алеша, не задумываясь ни одной минуты, ринулся на это новое, никем еще не испытанное дело. В Екатеринбурге он встретился с Маркиным. Данило Иванович работал в ревкоме. Алешу встретил, как родного сына. От радости в этот же день потащил его в музей. Показывая громадные зубы мамонта и возбужденно размахивая жилистыми кулаками, говорил: