Алешка

— Она у меня приучена, дядя Петя. Я ее подкармливаю, с самой весны корм бросаю. А в селе никто не знает — не ходят сюда. Только мне пора, там уже дойку кончают. Хватит рыбы, дядя Петя.

Собрали удочки. Алешка нанизал рыбу на кукан. И пошли. Солнце вот-вот покажется: восток загорелся — смотреть больно. Туман совсем пропал, только кое-где в низине лежал как вата.

Отогревшийся Алешка с удовольствием ступал босиком по росистой траве, не чувствуя холода.

Еще издалека донесся запах парного молока.

Байкал вышел из загородки и, наклонив голову, словно прислушивался, как струи молока звенели, падая в ведра.

— Байкал! — позвал Алешка.

Бык поднял голову и, увидев Алешку, качнулся к нему навстречу.

— Дядя Петя, встань в сторонку, как бы не рассердился на тебя. Новых людей страсть не любит.

Митрич послушался, отошел немного в сторону.

Бык подбежал к Алешке рысью, влажным широким носом ткнулся ему в грудь.

Перед мальчиком стоял дымчатый, кудряволобый, толстоногий великан. Он был короток, но грузен. Широким лбом бык подталкивал Алешку, обнюхивал его руки — видно, что-то искал. Потом отступил, замычал и передними ногами стал рыть землю.

Бык явно сердился: хлестал по бокам хвостом, угрожающе мотал здоровенной башкой. Митрич поставил чемодан на землю, скинул с плеч рюкзак.

«Надо спасать Алешку. Сомнет... — с опаской подумал он. — А как прогнать? Ведь и в руках-то нет ничего...»

Алешка, видя эти приготовления, засмеялся:

— Не бойся, дядя Петя, ничего не будет. Это он гостинца просит.

Алешка смело подошел к сердитому Байкалу и нарочно спокойно обнял его за шею. Потом вытащил из кармана ломоть подсоленного хлеба. Байкал съел гостинец, облизал розовым языком губы и высоко вздернул голову.

— Чего ж ты стоишь, бычина? — звонко спросил Алешка.— Съел и, думаешь, всё? А где благодарность? Ну-ка, прими! Прими меня!

Байкал вытянул шею и громко замычал. Затем покорно опустил свою башку до земли. Алешка не торопясь уселся между рогами на кудрявый лоб быка. Бык поднял голову и медленным шагом понес своего хозяина к шалашам. Там он снова опустил голову, дал Алешке слезть и направился к коровам. Митрич остолбенел от удивления.

— Он у меня, дядя Петя, балованный. Если я ему гостинца не дам, ничего есть не будет и на луга не пойдет. А меня он никогда не обидит, только кричать на него нельзя. Не любит,— сказал Алешка, принимаясь чистить рыбу. — А ты, дядя Петя, давай костер разводи, уху сварим. Сейчас доярки придут.

— Ай да Алешка! — засмеялся Митрич. — Я ведь и то напугался — думал, сомнет он тебя. А он у тебя вроде ручной.

Давно уже, целый год не сидел у костра Митрич. И сейчас с наслаждением вдыхал он почти забытые, горькие запахи костра. Этого не было в городе. И Митрич с какой-то детской радостью ворошил обгорающие ветки и смотрел, как покрываются языками копоти стенки ведра.

— Ты, дядя Петя, совсем домой или на побывку? — спросил Алешка.

— Какая там побывка! Отучился. Насовсем пришел. Как дома-то у меня?

— Дома? Дома хорошо... Андрейка в восьмой перешел...— насупившись, сказал Алешка.

Вопрос Митрича задел самое больное место. Да что говорить, Алешка давно завидовал своему другу Андрейке. У того есть мать... И отец — вот он, Митрич. А у Алешки... Никого нет у Алешки. Разве что Андрейка. Да Байкал еще...

Невеселые Алешкины думы прервал раздраженный голос:

— Ты опять на быка садился? Сказано было, чтоб ты этого не делал, так слушай. А ну беги фляги таскать! И удочки свои забудь, ты здесь не рыбаком поставлен. Встаешь чуть свет, а потом проморгаться не можешь. Ты за коровами смотреть поставлен, так и смотри, как положено!..

Это Федька еще издали начал показывать свою распорядительность. Митрича он не видел.

На вид Федька, как говорят, немудрящий: низкорослый, тощий, с острым носом и узким лицом. Выпуклые глаза его слишком велики для такого лица, и кажется, позаимствованы у какого-то другого, сильного и хищного человека. В остальном же Федька неказист. Даже пиджак его был неопределенного цвета — не то черный, не то рыжий...

Подойдя к костру и увидев Митрича, Федька приосанился, одернул свой пиджачишко, сдвинул на затылок картуз.

— Здорово, Митрич! Вернулся?

— Здорово, — ответил Митрич.

— Ого, каким видным стал, сосед. — Тебе бы там остаться — поди, в министерстве сгодился бы. — Федька засмеялся.

— Куда уж нам, здесь бы управиться, — сказал Митрич.— А ты, Федор Иванович, зря на мальчишку покрикиваешь. Ничего худого Алешка Байкалу не сделает. К тому же от этой дружбы, замечаю, у быка характер стал лучше. К человеку привыкнет. — Митрич вынул портсигар.— Закурим?

— Давай фабричными побалуюсь, у нас все больше самосад идет. — Федька взял папиросу, помял ее в пальцах, выдернул веточку из костра, прикурил и предложил Митричу.

— Что же это вы тут с быком вытворяете, зачем в общее стадо пустили? Племенной бык ведь, а не телок какой-нибудь. Понимать надо. Как же ты допустил, Федор Иванович?

Видно, не по душе пришлось Федьке это замечание. Он вскочил, бросил папиросу, стал крутить цигарку из своей махорки. Сказал раздраженно: