Алевтина. Сопротивление бесполезно (СИ)

— Алевтина, хочу задать тебе один вопрос и прошу, чтобы всё сказанное осталось между нами, — со всей серьёзностью начал Ринберг, — Честно говоря, я ещё окончательно не определился с дальнейшей судьбой «Академии риелти». Многое будет зависеть от результатов повторного аудита, но уже сейчас понятно, что под новый проект в агентстве придётся многое менять. Мне нужны надёжные люди. Готова ли ты остаться и взять на себя дополнительные обязанности или в случае смены руководства предпочтешь в силу личных симпатий покинуть компанию?

Последняя фраза Ивана убедила Алю в том, что Ринберг всё же слышал большую часть двусмысленной истерики Крупельницкого и, судя по всему, сделал в корне неверные выводы относительно её положения в компании. Странно только, что после такого, мужчина вообще решил вести с ней эти душевные беседы.

Алевтина почувствовала себя так, как будто её с головы до ног вываляли в грязи. Ей стало мерзко и противно, как во время того самого разговора с Аркадием Семёновичем. Девушка обхватила себя руками, словно хотела согреться. Оттолкнувшись носками белых кроссовок от земли, она собралась с мыслями и выдохнула.

— Иван, я могу предположить, откуда возникли такие мысли. И хотя я абсолютно не обязана перед тобой отчитываться, правда заключается в том, что между мной и нынешним руководством «Академии риелти» всегда были, есть и будут сугубо деловые отношения. У меня сын, которого нужно обеспечивать, ради этого я готова вкалывать, как проклятая, но желательно, чтобы при этом задачи были конкретными, а цели достижимыми. И, да, работу и личную жизнь я не смешиваю, — после каждого слова Островская словно отгораживалась от него непроницаемой стеной и обрастала непробиваемой броней.

Ринберг ощутил себя полным дерьмом. Только сейчас он понял, насколько оскорбительным был его вопрос, но сама мысль о том, что такая женщина, как Алевтина Андреевна Островская, может быть любовницей престарелого ловеласа Крупельницкого выводила его из себя и уже который день не давала мужчине покоя, вот Остапа и понесло совсем не в ту степь.

Ринберг хотел извиниться за свою бестактность, но Сенька заметил, что мама сидит на качелях не одна и радостно подбежал к ним, заставив тем самым прекратить разговор на взрослые темы, которые совсем не предназначались для детских ушей.

— Иван, ура! А что вы здесь делаете? — спросил мальчик.

— Да вот на качелях покачаться пришёл, — улыбнулся мужчина, глядя на Сеньку.

— На качелях?! Вот это да! — очень сильно удивился малыш.

— Арсений, я пошутил. Я здесь живу недалеко. Вышел на пробежку и случайно увидел вас с мамой.

— Круто. А где? — полюбопытствовал Сенька.

— Вон в том доме напротив, — пояснил Ринберг и указал на видневшуюся неподалёку единственную в городе высотку.

— Понятно.

— Я тебе кое-что принёс, — сказал мужчина, невольно опровергая свои ранее сказанные слова о случайной встрече.

Он протянул мальчику небольшую квадратную коробку в упаковочной бумаге.

— Это, правда, мне?

Иван кивнул в ответ и поднялся с качелей.

— Мне пора бежать, я и так уже достаточно нарушил спортивный режим. Ещё увидимся.

— Спасибо, — прокричал Сенька в спину удаляющемуся мужчине и стал нетерпеливо сдирать упаковку с подарка прямо здесь, во дворе.

— Ура!!! — заголосил мальчик на всю площадку, прыгая вокруг Алевтины. — Я о них так мечтал.

— Что там, малыш? — Островская тоже решила рассмотреть подарок поближе.

Довольный Сенька протянул маме коробку, на которой красовался известный логотип с надкусанным яблоком, а внутри лежали новенькие умные часы.

— Вот же… — заикнулась было Островская, но вовремя остановилась глядя на сына, виновника же многих её бед на горизонте уже не было видно.

35

Вечерняя пробежка длиной почти в десять километров весьма успешно прочистила Ринбергу мозги. Каждый шаг, отдалявший его от дома, где жили Островские, давался мужчине с большим трудом. Смутное чувство незавершенности неумолимо пробиралось куда-то в область давно очерствевшего сердца.

Сама близость к Алевтине оказывала на Ивана странное, почти магическое, воздействие: вся его хвалёная рациональность совершенно отказывала рядом с ней, и его несло по волнам неподдающихся контролю эмоций, а порой, как в случае с Крупельницким или Шабариным, и вовсе начинало безжалостно штормить.

Было в ней что-то неуловимо знакомое. Это не могло его не волновать.

— Соберись! Нашёл время, чтобы раскиснуть, — приказал себе мужчина.

Хотя Островская отрицала саму вероятность их знакомства, у Ринберга не получалось отделаться от мысли, буквально засевшей на подкорке сознания- они уже встречались раньше именно с этой девушкой. Где и когда мужчина, как ни старался, вспомнить так и не смог. Чертовщина какая-то!

Там, на качелях, ему показалось, что его интерес к Алевтине можно даже назвать взаимным, но сейчас Иван понимал, что своими необдуманными словами сам разрушил хрупкую симпатию, появившуюся было со стороны Островской. Ну, какой же он всё-таки идиот!? Взрослый человек, а повел себя как подросток в пубертатный период.