Алевтина. Сопротивление бесполезно (СИ)

Вопреки заверениям собеседника, Ринберг не заметил у Островской особой радости от присутствия Шабарина рядом. Если допустить, что между этими двоими и правда есть чувства, то Иван скорее сказал бы, что они негативные. По крайней мере, со стороны девушки.

Оставалось надеяться, что он не ошибся в своих умозаключениях. Кто знает, на что способны женщины ради своей любви. Его жертвенно и бескорыстно никто никогда не любил, дамы, находящиеся рядом с ним, скорее ценили возможности, которые он мог им предоставить, и до недавнего времени Ивана это, в общем-то, устраивало.

Но, как бы не хотелось, абсолютно отмахнуться от слов Шабарина было невозможно. Кое о чём он всё же не соврал. Неприятная ситуация с тендером семь лет назад действительно имела место. Тогда кто-то из сотрудников банка слил информацию об особенностях проектного финансирования, и их чуть было не обошли. Управляющий лично принес им с отцом извинения и заверил, что все виновные лица уже наказаны по всей строгости. В то время подробности дела Ринберга не особо интересовали. Тендер они выиграли, так что кто и как это сделал— это не его головная боль, почему- и так понятно: ради денег. А сейчас выясняется, что это была Алевтина.

Иван смотрел на Юрия Аристарховича и невольно сопоставлял с ним Арсения Островского, выискивая между ними знакомые черты. Но сколько ни старался не нашел ни одной. Возможно ему так хотелось обмануться.

Было бы легче, если бы Шабарин ударил его физически. А так сейчас Ринбергу было намного больнее, чем когда в студенческой драке ему сломали нос.

Фото стало контрольным выстрелом для самообладания Ивана. Всё наконец-то встало на свои места, когда он узнал девушку на нём.

Конференция семилетней давности уже почти стёрлась из памяти мужчины, но дерзкую девчонку он помнил. Каким-то непостижимым образом, именно встреча с ней заставила его на многое посмотреть по новому и вернула интерес к жизни, после ухода бабушки Симы.

Тогда Ринберг вновь почувствовал себя юным и беззаботным, ощутил чистые эмоции, ещё незамутнённые взрослыми предрассудками: после танца на балконе они вдвоём сбежали с гала-ужина, потом бродили по городу и смотрели, как разводят мосты… Уже почти под утро Иван с девушкой оказались у него в номере.

Ещё тогда он ощутил в Алевтине, какой-то надрыв, когда в её глазах, нет-нет, да и проскальзывали отголоски отчаянья и болезненной тоски.

Если бы это не происходило с ним самим, Ринберг никогда бы не поверил, что при первой встрече способен на такие сильные эмоции, кажется, Бунин назвал их «солнечным ударом».

А через пару часов уже он проснулся один… Девушка ушла, так и не попрощавшись.

Искал ли тогда её Иван?

Хотел. Наверное, мог бы, но… Нет

Сейчас, по прошествии лет, Ринберг сказал бы, что испугался тех чувств. В тот момент он решил, что нужно просто оставить всё как есть — было и было. Иногда лучше не узнавать человека ближе, чтобы не ощутить разочарования, которое стало бы неизбежным, окажись она очередной охотницей за состоятельными мужчинами или просто гулящей девкой.

Со временем черты лица девушки немного стёрлись из его памяти, но Иван почему-то запомнил её именно такой, как увидел её впервые — дерзкой девчонкой в черной полумаске смешно болтавшей ногами, сидя на выступе балконных перил.

А вот сейчас, когда, стоя за его спиной, Островская почти кричала, что Шабарин- не отец Арсения. Робкая надежда появилась в душе Ринберга. А вдруг?

С Юрием Аристарховичем ещё предстояло разобраться так, чтобы он надолго запомнил, а то мерзавец совсем зарвался и перешёл все границы.

— Если не мой, то чей это сын, Тинка? — настырный голос Шабарины неприятно будоражил и без того оголённые нервы.

— Достаточно знать, что не твой. Я перед посторонним человеком отчитываться не должна, — резко ответила ему Алевтина, а затем развернулась и пошла к выходу.

— Блудливая сучка… — выругался Шабарин и собрался уже броситься за ней, но ему помешал Иван, который всё еще удерживал Юрия за грудки. Ринбергу пришлось даже ещё раз хорошенько встряхнуть мужчину.

— Лучше оставайся на месте, Юрий Аристархович, для своего же блага, иначе я за себя не ручаюсь.

58

Она сжимала кулаки так сильно, что ногти острыми шипами впивались в ладони, если бы Аля надавила ещё немного — остались бы кровавые ранки. Пожалуй, сейчас физическая боль была лишь ей во благо — хорошо отрезвляла и не давала девушке окончательно скатиться в истерику.

Прежде Островская не замечала за собой особой кровожадности, но там, на террасе, Алевтина мечтала ещё хотя бы раз, от души как следует съездить по самодовольной морде Шабарина, который снова попытался положить жизнь Али и её сына на алтарь собственных амбиций. Он открыто продемонстрировал — ему плевать на последствия: что захотел, то и сказал, как удобно, так и повернул — дура-Тинка стерпит, всё равно ей никто не поверит.

— Господи, какая же тварь этот Шабарин! Тоже мне мужик называется, сплетни пускает похлеще базарной бабы, — едва слышно возмущалась Алевтина. — Принесла его нелёгкая на мою голову…