Алевтина старшая

А в Фёдоре всё время как будто играла шляхетская кровь, толкавшая его на авантюры, подвиги и приключения. В результате одной драки не на жизнь, а на смерть с численно превосходящим противником, он погиб в неравной схватке, защищая своих односельчан, в основном женщин. По отношению к ним он всегда был любвеобильным вообще, и не по происхождению галантен. А женщины этих краёв всегда отличались не только хорошим здоровьем, но и добротой и красотой.

И это необычным образом косвенно подтвердил случай, связанный с преподобным Серафимом Саровским.

В 1785 году двадцатишестилетний Прохор Мошнин – уже достигший своими духовными подвигами большого совершенства, Саровский инок Серафим – вместе с другим таким же молодым и тоже известным народу, как человек святой жизни, Муромским иноком Антонием, шли лесной дорогой Муромского уезда Владимирского наместничества чрез дремучие леса, населённые дикими зверями и лихими людьми. Их путь пролегал через Новосельскую волость к дороге, ведшей из Мурома в Свято-Успенскую Саровскую пустынь, в которой Серафим Саровский обретал с 1778 года.

В жаркий летний день у колодца Верхней Берёзовки они повстречали Евдокию Петровну Комарову.

– «Святые отцы! – поклонилась она инокам – А не желаете ли из колодца водицы напиться?».

– «Спасибо, добрая душа!» – отвесил ей поклон отец Серафим.

– «С удовольствием! Яко манну небесну… из рук твоих!» – перекрестив её, добавил в поклоне и отец Антоний, и оба с удовольствием напились холодной воды из поднятого женщиной колодезного ведра.

Поблагодарив за воду, Серафим обратился к улыбающейся ему красивой женщине, распростёрши над её светлым платком на русоволосой голове свою худощавую длань, и не давая ей встать на колени:

– «Вот, что я скажу тебе, сестра моя. Пройдут годы, и праправнучка твоего праправнука родится здесь и будет просвещённой. На развалинах… – отец Серафим сделал паузу, утирая лицо, будто смывая с него пыль этих самых развалин – она возопит к благочестию, да и упокоится в земле московской! И дети её будут осенены дланью божией. Но один – правой, а другая – левой! И будет у неё ещё три младших брата – три богатыря земли русской! Старший, яко Илья Муромец, по земле пройдёт – своё море не найдёт, от родной земли силу и немощь обрядши! Средний, яко Добрыня Никитич, через дела ратные да терпение благодатное долголетье обретёт! А младший, яко Алёша Попович… летописцем станет, всё о нас пропишет!».

Не дожидаясь реакции удивлённой женщины, поцеловавшей руку иноку, они двинулись дальше на юго-восток, но Евдокия успела вслед им молвить:

– «Святые отцы! Жалко – недавно в том направлении на подводе проехал Петька Дубов. Он бы вас, благочестивых, подвёз».

– «Ничего… с божией помощью» – молвил отец Антоний.

Перейдя вброд через мелководье реки Илимдиг, они чуть медленней пошли в гору, постепенно углубляясь в лес. Но когда они дошли до местечка Кряжёва Сечь, из-за болот на юго-востоке от которого раньше называвшееся Мокрым, то остановились отдохнуть, присев на дубовые пеньки.

– «На этом самом месте, отче, будет женский монастырь, его оснуёт девица. Она будет людям на посмеяние, а Царице Небесной на прославление. Здесь будет храм во имя Матери Божией «Утоли моя печали»!» – неожиданно поделился отец Серафим с отцом Антонием.

После этих слов он встал, вынул из-за пояса топорик и срубил два молоденьких дубка, заострив ствол одного из них.

– «А ты, отче, этот крест утверди!» – обратился он к Антонию.

Пока отец Антоний своим топориком делал на стволе заострённого дубка небольшое углубление, в которое вложил перекладину креста, привязывая его отрезанным куском бечёвки со своего пояса, отец Серафим вырыл своим топориком ямку между кустами. Потом отец Серафим пропел содеянному кресту тропарь «Спаси, Господи, люди твоя!» и воткнул его в ямку. Водрузив крест между кустами, он снова пропел тропарь, поклоняясь кресту.