Альфа Эридана

Спустя девятнадцать месяцев после вылета ракета достигла звезды Барнарда. У тусклой красной звезды оказалась одна планета — по размерам почти такая же, как и Земля, но покрытая льдами. «Полюс» пошёл на посадку. Ионный поток, выбрасываемый из дюз ракеты, расплавил лёд, и первая попытка оказалась неудачной. Капитан выбрал другое место — снова лёд начал плавиться… Шесть раз заходил «Полюс» на посадку, пока, наконец, не удалось нащупать подо льдом гранитную скалу.

С этого момента в бортовом журнале начинаются записи, сделанные красными чернилами. По традиции, так отмечались открытия.

Планета была мёртвой. Её атмосфера состояла почти из чистого кислорода, но ни одного живого существа, ни одного растения не оказалось на этой планете. Термометр показывал минус пятьдесят градусов. «Бездарная планета, — записано в дневнике штурмана, — но зато какая звезда! Каскад открытий…» Да, это был каскад открытий. Даже сейчас, когда наука о строении и эволюции звёзд далеко шагнула вперёд, даже сейчас открытия, сделанные экспедицией «Полюса», во многом сохранили своё значение.

Исследования газовой оболочки красных карликов типа звезды Барнарда и по сей день остаются классическими.

Бортовой журнал… Научный отчёт… Рукопись астрофизика с парадоксальной гипотезой эволюции звёзд… И, наконец, то, что я ищу, — приказ командира о возвращении. Это неожиданно, невероятно.

И ещё не веря, я быстро переворачиваю страницы.

Запись в дневнике штурмана. Теперь я верю, знаю — это было так.

Однажды капитан сказал:

— Всё! Надо возвращаться.

Пять человек молча смотрели на Зарубина. Мерно щёлкали часы…

Пять человек молча смотрели на капитана. Они ждали.

— Надо возвращаться, — продолжал капитан. — Вы знаете, осталось восемнадцать процентов горючего. Но выход есть. Прежде всего мы должны облегчить ракету. Нужно снять всю электронную аппаратуру, за исключением корректирующих установок, — он увидел, что штурман хочет что-то сказать, и остановил его жестом. — Так надо. Приборы, внутренние переборки опорожнённых баков, часть оранжереи. И главное — громоздкие электронные установки. Но это не всё. Основной расход топлива связан с небольшим ускорением в первые месяцы полёта. Придётся смириться с неудобствами: «Полюс» должен взлететь не с тройным ускорением, а с двенадцатикратным.

— При таком ускорении невозможно управление ракетой, — возразил инженер. — Пилот не сможет…

— Знаю, — жёстко перебил капитан. — Знаю. Управление первые месяцы будет вестись отсюда, с планеты. Здесь останется один человек. Тише! Я сказал — тише! Запомните — другого выхода нет. Будет так. Теперь дальше. Вы, Нина Владимировна, и ты, Николай, не можете остаться. У вас будет ребёнок. Да, я знаю. Вы, Леночка, врач, вы должны лететь. Сергей — астрофизик. Он тоже полетит. У Георгия мало выдержки. Поэтому останусь я. Ещё раз — тише! Будет так, как я сказал.

Передо мной — расчёты, сделанные Зарубиным.

Я врач, не всё мне понятно. Но одно я вижу сразу: расчёты сделаны, что называется, на пределе. До предела облегчена ракета, до предела форсированы стартовые перегрузки. Большая часть оранжереи остаётся на планете, и поэтому расчётный рацион астронавтов невелик — много ниже установленных норм. Снята с ракеты система аварийного энергопитания с двумя микрореакторами. Снято почти всё электронное оборудование. Если в пути случится что-то непредвиденное, возвратиться к звезде Барнарда ракета не сможет. «Риск в кубе», — так записано в дневнике штурмана. И двумя строчками ниже: «Но для того, кто останется здесь, — риск в десятой, сотой степени…» Зарубину придётся ждать четырнадцать лет. Только тогда за ним придёт другая ракета. Четырнадцать лет одному на чужой, замёрзшей планете…

Снова расчёты. Главное — энергия. Её должно хватить на телеуправление ракетой, её должно хватить на четырнадцать долгих, бесконечно долгих лет. И опять всё рассчитано на пределе, в обрез.

Фотоснимок жилища капитана. Оно собрано из секций оранжереи. Сквозь прозрачные стенки видна электронная аппаратура, микрореакторы. На крыше установлены антенны телеуправления. Кругом — ледяная пустыня. В сером, подёрнутом мутной дымкой небе холодно светит звезда Барнарда. Её диск вчетверо больше Солнца, но немногим ярче Луны.

Я быстро перелистываю бортовой журнал. Тут всё — и наставления капитана, и договорённость о радиосвязи в первые дни полёта, и список предметов, которые надо доставить капитану… И вдруг два слова: «„Полюс“ вылетает».

А потом идут странные записи. Кажется, их сделал ребёнок: строки наползают друг на друга, буквы угловаты, изломаны. Это двенадцатикратная перегрузка.

Я с трудом разбираю слова. Первая запись: «Всё хорошо, проклятая перегрузка! В глазах фиолетовые пятна…» Через два дня: «Набираем скорость по расчёту. Ходить невозможно, приходится ползать…» Ещё через неделю: «Тяжело, очень (зачёркнуто)… Выдержим. Реактор работает на расчётном режиме».

Два листа в бортовом журнале не заполнены.