Альфа и Омега

Считалось, что наши звериные инстинкты все еще живы где-то там, в глубине наших сущностей, пусть даже мы не можем обратиться к ним напрямую. Они подсказывают, когда нужно замедлить или ускорить шаг, чтобы не попасть в беду, они оберегают от сомнительных компаний и темных углов, они держат за руку, не давая сделать неверный выбор. Но, видимо, этим вечером мои звериные инстинкты не справились со всей задачей, потому что, завернув в очередной проулок между двумя заколоченными зданиями, я вдруг оказалась в самом что ни на есть темном углу — и в исключительно сомнительной компании.

Увидев перед собой две мужские фигуры, я сперва подумала, что один из них настолько пьян, что не может подняться на ноги, а второй ему помогает. И лишь секунду спустя, когда мне в нос ударил сильный и густой запах крови, я осознала, что вижу на самом деле.

Я слышала о бешенстве альф. Его, как и течку омег, называли крайним проявлением их инстинктивной природы, которой они не могли сопротивляться. Тот же инстинкт, что заставлял нас призывно вилять хвостом практически перед первым встречным альфой, заставлял наших биологических партнеров жаждать крови. Они убивали в первую очередь себе подобных, как бы устраняя любую возможную конкуренцию в праве владеть нами. Но зачастую в таком состоянии они уже не отличали друзей от врагов и альф от обычных людей. Бешенство считалось болезнью, которую легче было сдерживать и предупреждать, чем лечить. О ней ходило множество разных слухов, включая самые мрачные, согласно которым альфа, заболевший бешенством, больше никогда не возвращался к прежнему себе и превращался в жестокого дикого зверя, подчиняющегося лишь своей жажде крови. О ней писали на форумах и в анонимных чатах, ее разбирали на научных конференциях и ток-шоу, о ней даже снимали фильмы ужасов и писали довольно скверные книги, но правда была в том, что большинство обывателей никогда не сталкивались с ней лицом к лицу. Большинство — и я в том числе.

Когда до того сидевший на корточках альфа выпрямился, я была морально готова увидеть кровь на его лице, но в приглушенном свете тусклых фонарей его лицо под капюшоном было светлым и чистым. И достаточно молодым. На мгновение овладевшая мною паника отступила — чтобы затем нахлынуть с новой силой.

Правая рука незнакомца оканчивалась изогнутыми острыми когтями. Мне не нужно было видеть, как матово отсвечивает на них свежая кровь, чтобы сложить два и два и безошибочно предположить, что тут произошло.

Я попятилась, крепко сжимая лямки своего рюкзака. В голове панически замелькали мысли о том, что из его содержимого я могла бы использовать как оружие для самозащиты. Деревянную линейку? Давно затупившийся карандаш? Шариковую ручку? Я знала, что мне нужно развернуться и бежать что есть сил. Или закричать, закричать так громко, чтобы меня наверняка хоть кто-то услышал.

Но голос мне не повиновался. Словно в плохом сне, где ты не можешь ни бежать, ни кричать, только безвольно покоряться судьбе. С бешеным альфой нельзя было договориться, с ним бесполезно было драться — моим единственным спасением была скорость, но вместо этого я просто таращилась на него и истекающего кровью бедолагу на холодном асфальте, томительно надеясь, что еще вот-вот и я проснусь у себя в постели в теплых объятиях Джен.

Он рванул в мою сторону, плавно, почти беззвучно, со скоростью, которую могла позволить лишь частичная трансформация, частью которой являлись и напугавшие меня когти. И именно это его резкое движение вывело меня из ступора. Я взвизгнула — голос словно комком протолкнулся сквозь забитую сточную трубу, — а потом отскочила назад. Ударилась бедром о край мусорного контейнера, но жгучая вспышка боли была мгновенно забыта, потому что инерцией меня наконец развернуло, и я увидела выход из проулка. Автомобили, прохожие, витрины. Всего несколько десятков метров, не больше.