Альфа и Омега. Книга 3 (СИ)

— Он думал, что у него все схвачено, — продолжила Никки. — И обожал мне этим хвастаться после того, как в очередной раз… — Ее губы скривились, словно она не могла заставить себя произнести следующее слово. — После того, как получал от меня то, что считал своим по праву. Ведь он забрал обратно свою жену и научил ее уму-разуму, так? У него был лучший друг на самом верху, была благосклонность его босса, которому он отлично вылизывал зад все эти годы. И была возможность наконец-то отомстить мальчишке, который однажды посмел бросить ему вызов. Он считал, что никто не вступится за Йона, а если тот рискнет пожаловаться, его высмеют и назовут слабаком, не достойным своего места. Все казалось таким… правильным и легким, правда, Эйсон? — Она подошла ближе и, запустив пальцы в его курчавые волосы, сжала их у корней и дернула его лицо вверх. — Ты ведь считал себя таким умным и совершенно неуязвимым, верно? Да только вот никому ты нахрен не сдался. Твой «лучший друг» тебя использовал и презирал, твой босс отказался от тебя ради выгоревших дотла развалин, а тот мальчишка, над которым тебе казалось, что ты так изощренно и безопасно для себя издеваешься, получил право выпотрошить тебя как свинью. Ты никому не нужен, ты ни на что не способен, ты даже трахаться нормально не умеешь и у тебя не встает на женщину, которую ты до этого не избил до полусмерти. Твой сын никогда тебя не узнает, и я позабочусь о том, что он ненавидел даже память о тебе, Эйсон.

Привязанный к стулу мужчина побагровел от ярости. Он дергался в своих липких путах, пытаясь достать до жены, но у него ничего не получалось. Не знаю, все ли ее слова достигли его разума и отложились в нем, но, кажется, он совершенно точно понял, к чему все идет. И было его совсем не жаль. Как я ни пыталась найти в себе хотя бы отзвук сочувствия из серии «Каждая жизнь бесценна», у меня не получалось. После тех двоих альф, что напали на Медвежонка, после детектива Гарриса и Джерома Стоуна я с каждым разом все спокойнее воспринимала чужую смерть — особенно смерть тех, кто ее заслуживал за все, что сделал. Может быть, именно об этом недавно говорил Йон — о том, что видит, как это все влияет на меня, и что ему это совсем не нравится. Мне тоже не нравилось, но разве можно было бросить сырое яйцо в кипяток и позже упрекать его за то, что оно сварилось? Я стала такой, потому что это был единственный способ сохранить рассудок и выжить. И понятия не имела, смогу ли однажды снова смотреть на жизнь и смерть не как на равноправные варианты, схваченные в черноте пистолетного дула, а как на нечто священное и неприкасаемое, чем никто из нас не вправе распоряжаться.

— Я дарю его тебе, — развел руками Йон. — Можешь делать с ним все, что захочешь. Никто тебя не остановит и не осудит.

— Я думала об этом, пока ехала сюда, — негромко проговорила Никки, отпуская волосы Грека и с презрением вытирая ладонь о собственные джинсы. — Что сделаю с ним, как… отомщу за все, через что он заставил нас с Тео пройти. Мне так… нравились эти мысли, но сейчас… Сейчас я почему-то не могу вспомнить ни одной из них. Я просто хочу, чтобы его больше не было, Йон. Это можно?

Лицо альфы чуть смягчилось, и он кивнул. Николь с благодарностью ему улыбнулась, но улыбка ее была такой уставшей и почти неестественной, словно она успела забыть, как это делается. Проходя мимо альфы, она ненадолго положила ладонь ему на плечо, и я увидела, как ее губы сложились в короткое «Спасибо». Йон на мгновение накрыл ее пальцы своими, и они встретились глазами. Я не могла знать этого наверняка, но мне вдруг показалось, что в этом взгляде было все — и ее тихая безнадежная любовь, которой не суждено было расцвести, и его просьба о прощении за то, что он ненароком эту любовь пробудил, не будучи в силах нести за нее ответственность. На несколько секунд я почти почувствовала себя лишней и пожалела, что не оставила их наедине, но потом Йон отпустил руку Никки и снова повернулся к Греку. Тот продолжал дергаться и что-то мычать, глядя на альфу полубезумными вытаращенными глазами. Готова побиться об заклад, если бы его рот не был заткнут, он бы чередовал проклятья с мольбами и угрозы с посулами и обещаниями золотых гор. И я нисколько не сомневалась, что даже если бы что-то из этого возымело действие, он бы ударил нас в спину, как только у него освободился бы кулак для замаха.

Согнув руку в локте, мой альфа медленно и с видимым удовольствием выпустил когти, не отрывая потемневшего взгляда от Грека. Я прекрасно знала это выражение его лица и что за этим последует, но все равно не отводила глаз — даже когда Йон приблизился вплотную, а потом коротким резким движением ударил его по лицу. Сила удара была столь велика, что стул не устоял на своих ножках и со скрипом повалился набор, и мне почему-то подумалось, если бы у Эйсона не был залеплен рот, он бы после такого выплюнул пару зубов.