— Ты так и отказываешься называть его по имени?
— Что, разве? — фыркнула альфа. — Не знаю, как-то привыкла. Но приятно, когда такой тип на твоей стороне. Он убережет Дани, что бы там ни случилось. Разве ты сама в этом хоть капельку сомневаешься?
— Не сомневаюсь, — покачала головой я. — Он… обязательно его защитит. И обязательно вернется ко мне. — Последнюю фразу мне было особенно сложно произнести, я почти силой вырвала ее у себя. Потому что именно после таких самоуверенных заявлений в идеально продуманных планах появлялись дыры и все шло наперекосяк. Я верила в своего альфу как в никого другого в этом мире, но даже со всей своей силой, стойкостью, храбростью и решимостью он был… всего лишь мужчиной — прекрасным, но смертным.
Мы с Джен вошли в какое-то кафе и поднялись на второй этаж, откуда открывался живописный вид на соседнюю крышу, а также на большой экран прямо за ней. Посетителей тут было на удивление мало — видимо, туристы каким-то образом не прознали про этот уголок, а потому нам не составило труда занять один из столиков, заказав напитки. И к тому моменту, как нам принесли заказ, до того дремавший экран вдруг наполнился светом и движением, а по улицам, разгоняемая динамики, потекла торжественная храмовая музыка, от одного звучания которой мне подсознательно хотелось опуститься на колени и обнажить шею. Я не успела поделиться своим наблюдением с подругой, как вдруг почти все обозримое пространство через крышу от нас заполнило до тошноты знакомое лицо Иерарха.
Боро выглядел уставшим — черты его заострились, морщины стали глубже и резче, а кожа казалась какой-то желтоватой. Я не могла и не хотела ему сочувствовать, но все же невольно задалась вопросом о том, чем были наполнены его последние недели. Страхом разоблачения из-за сына-омеги? Или планами по его устранению — тем или иным способом? Совершенно вдруг и не кстати я вспомнила об Анни — несчастной разорванной на части Анни, о чьей смерти все как-то вдруг забыли на фоне этих блистающих улиц и грандиозных планов. Я поежилась, невольно ощутив настойчивое желание стряхнуть с себя что-то липкое и мерзкое.
— Я приветствую вас на Празднике Благоденствия, дети мои, — ворвался в мои размышления голос Боро. — Всех, кто сейчас собрался на улицах и площадях Этерия, и всех, кто внимает моим словам из собственного жилища на другом конце света. В этом году, как и всегда, мы все собрались в едином порыве восславить Великого Зверя и дары, что он ниспослал нам в этом году. Мы стоим на пороге большой зимы, и лишь считанные дни отделяют нас от темноты, что притаилась за горизонтом. В это непростое время, когда ночь вновь устанавливает свои законы в мире света, каждому из нас надлежит сделать сложный выбор. Ответить на вопрос о том, кто он и кем видит себя в общей пирамиде жизни. Великий Зверь обращается к нам со своей мудростью, напоминая о том, что мы — избранный им народ, пришедший сюда прославлять бога и нести его слово тем, кто, к своему горькому сожалению, лишен врожденной связи с ним.
— Это он про людей что ли? — нахмурилась Джен. — Какой… интересный поворот сюжета.
Я медленно кивнула, не понимая толком, что я вообще слышу и к чему ведет Иерарх, но уже предчувствуя, что его вывод мне совсем не понравится.
— Многие века Церковь Чистых дней отказывала в наставлениях тем, кто в них, возможно, больше всего нуждался, — меж тем продолжил Иерарх, глядя в камеру перед собой, а потому — прямо мне в глаза, заставляя ерзать на стуле и инстинктивно искать защиту у сидящей рядом альфы. — Но я намерен изменить это. Мы позволили себе забыть, что люди — это братья наши меньшие, оставленные божественной благодатью за ошибки их предков. В них самих нет вины за то, что где-то на своем пути их родители допустили роковую ошибку и впустили грех в свою жизнь. И они вовсе не обречены, даже если кажется иначе.
Мы с Джен непонимающе переглянулись, и на мой немой вопрос альфа только развела руками.
— Мы нашли способ вернуть не-бестиям утраченную благодать, — торжественно завершил Боро, и от довольной улыбки, внезапно разрезавшей его обычно столь хмурое и жесткое лицо, меня буквально затошнило.
Внизу на улице зашумели, и я вполне могла понять вспыхнувшую волну непонимания и растерянности. Много лет Церковь вела битву за выживаемость расы бестий, ища причину проблем с рождаемостью в омегах, но еще ни разу никто даже в качестве фантастической теории не предполагал, что мы можем изменить природу людей. Это звучало настолько дико, что даже прежние выступления Анни и ее обещания носителям метки Райских кущ на земле больше не казались такими уж абсурдными.
— Джен, что он несет? — беспомощно спросила я. — Что это за бред вообще?
— Я не думаю, что он серьезно, — с усилием отозвалась подруга, мотнув головой. — Он же недавно занял пост Иерарха, ему надо… как-то зарабатывать очки. Возможно, идеи отца Евгения про всесильность истинной связи оказались не слишком подходящими для этого дела.