Альфа и Омега(СИ)

Кому-то она щедро дает все, преподнося блага на блюдечке с голубой каемочкой, а кому-то ничего, решая проверить того на прочность, но на деле оказывается, что испытуемый хрупкий, как фарфоровая чаша.

Так уж вышло, что мне "подфартило" родиться обычной дворнягой, каких море миллионов на улицах городов. Отец мой дворняга подзаборный, и мать моя из той же оперы. Ни манер, ни грации, ни достойного внешнего вида, ни элементарной гордости. Не подумайте, я не жалуюсь на своих родителей, и ни в коем случае их не осуждаю. Просто... Обидно...

Меня смело можно было заносить во вторую категорию - к неудачникам, все задатки типичного бродячего пса у меня уже были, если бы не одно но: меня приняла в свой дом одна очень богатая семья. Казалось, что жизнь сделала для меня исключение, проявила благосклонность, но на самом деле я всего лишь питал напрасные иллюзии.

Дело было так...

Уж не знаю, как так вышло, я ничего про это не помню. Как такой дворовый пес, как я, мог оказаться в окружении таких состоятельных, солидных, и влиятельных людей, ведь для них даже четвероногий друг служит всего лишь оправданием материального статуса. Этот вопрос не раз всплывал в моей собачей голове, но я старался об этом не думать, вернее, даже не хотел. Я просто был тихо счастлив.

Тогда мне было всего пара месяцев, но жизнь в этом знатном доме казалась мне раем. Еда вкусная, корзинка с теплым одеялом, ежедневные прогулки и игрушки. За мной ухаживали, меня любили. Жил я себе счастливо и горя не знал.

Я рос, хулиганил немного, как и все щенки, на это никто особого внимания не обращал, ведь это обычное явление, но вскоре произошел случай, который перевернул буквально все.

В один злосчастный день хозяева роскошного дома уехали по делам, не знаю куда, оставив меня наедине с няней и их избалованным сыном, которого звали Люк. Я не очень его любил, потому что этот юный живодер постоянно меня доставал. То за хвост дернет, то на лапу наступит, то и вовсе начнет со мной бороться. Ладно, чего греха таить - иногда мне это нравилось.

В тот день все было хорошо, пока этот маленький проказник не решил со мной немного поиграть в догонялки. Ему было пять лет, поэтому гонялся за мной он исправно. Как сейчас помню: Люк с дикими криками бегал за мной, я удирал, как мог, благо, что дом был огромный, и порезвиться можно от души. Эта веселая игра продолжалась около двадцати минут. Уже практически догнав меня, Люк, будучи довольно упитанным мальчиком, случайно задевает очень дорогую японскую вазу эпохи Реставрации Мэйдзи, стоявшую на миниатюрной мраморной римской колонне с живописными коринфскими ордерами. Она, немного качнувшись, упала на пол и разбилась на десятки маленьких осколков. И как раз в это время разбилась и моя счастливая, размеренная жизнь. Ребенок, понимая, что натворил, проворно убежал в свою комнату с места преступления. Я, пораженный этой картиной, застыл на месте. И что же теперь делать? Вдруг вбегает няня и, видя меня рядом с разбитой вазой, естественно считает меня виновным. Но ведь я не виновен! Это все Люк...

Вскоре приходят хозяева. Нянька сразу же рассказывает им о произошедшем несчастном случае. Ох, что было дальше! Крики, ругательства, обреченные вздохи, ярость. Хозяин сокрушался над осколками вазы. По профессии он был искусствоведом, и эта ваза очень много значила для него. Я знал, что мне не жить. По крайней мере, в доме, но в моем маленьком собачьем сердце еще тлела надежда, что все обойдется.... Но, к сожалению, она оказалась ложной...

Хозяин, узнав, кто зачинщик беспорядка, нянька поспешила отчитаться, про несносного сына не сказав ни слова, тут же выкинул меня на улицу.

В тот день шел сильный дождь. Ливень. Черное небо ярилось оскалами молний, гром мощным набатом следовал за ослепительным всполохом электрического разряда, а ветер невидимой рукой неистово гнул к земле хрупкие осины, что росли неподалеку, словно они были его злейшими врагами. Погодка была что надо. Лучше и быть не могло.

Несколько часов я прождал у ворот, в надежде, что меня простят за несовершенный проступок, выйдут, погладят, после чего плюнул на все и решил уйти отсюда навсегда.

После этого я жил в глухом переулке, питался отбросами из помоек, спал в мокрой картонной коробке, тихими ночами тоскуя по прежней жизни.

Жизнь - боль...

Будучи в безопасном доме, я не то, что не понимал, я даже не знал такого выражения, но тогда, уже тогда, как только я ощутил на своей шкуре, что такое жить на улице, оно врезалось в мою собачью память и жгло нутро ненавистью.

Жизнь - боль. Все это время я питал напрасные иллюзии, считая себя каким-то особенным...

Я ненавидел всех. Прошло две недели, две чудовищные недели после моего изгнания. За эти дни меня била какая-то молодежь, решив, видимо, немного развлечься, кусали такие же бродячие псы, как и я сам, отбирали еду. Никому не было до меня дела. Люди проходили мимо и на несчастного пса не обращали никакого внимания.