Альфа + Ромео (Повести и рассказы)

Но теперь и все эти мысли были уже позади, и то, как он одолевал сонливость, а в подсознании звучал голос, призывавший выпрыгнуть утром из постели на полчаса раньше, чем обычно. Засыпая, он не думал ни об утренней спешке в школу, ни даже о предстоящих шести уроках, потому что он как бы опять был между поленниц и ждал, как давеча, пока уходящие домой не разбредутся но шоссе и тропинкам.

Он действительно проснулся утром еще до материнской побудки, до ее обычного: «Каль-ю-ю! Бру-у-но-о!» На полчаса раньше обычного выскочил из постели, пошел в кухню, но затем, опустив уже было руки в тазик для умывания, вдруг передумал. Ведь это было такое необычное утро, и он ясно чувствовал, что ничуть не ослабло возникшее вечером ощущение, словно он взведенная пружина. А если так, разве не следует сейчас начать день совсем с другого, с того, что он откладывал из месяца в месяц и с неделю на неделю.

Стянув с себя рубашку, он побежал к колодцу. Разбил кулаком ледяную корочку в большой лохани и обдал лицо, шею и руки до плеч позвякивающей льдинками водой. Заметив, что в спальне колыхнулись занавески, он повернулся к окну спиной и плеснул воду себе на загривок.

Конечно же, он не стал дожидаться Бруно. Пусть раздобывает себе слона, если ему нужна компания. Он хотел по дороге в школу мысленно повторить все. Английские слова и русское стихотворение. И геометрию, и зоологию. И деяния Петра Первого, которые потребуются прежде всего, потому что сегодняшнее расписание уроков начинается с истории. Просто повторить для проверки, а вдруг за ночь он что-нибудь забыл.

Он ничего не забыл, поэтому на мосту Ярвеотса можно было немного перевести дух.

Вода в ручье все еще была высокой, хотя весь снег в лесу растаял уже давно. Прошлогодняя листва и стебли плыли но течению, и он подумал, что ведь у них тут тоже нет ни минутки, которую можно было бы потратить зря. Если они хотят достичь моря, если они хотят куда-нибудь успеть, они должны теперь использовать каждую секунду. Сейчас как раз время стремления вперед, время весны, время напора. И когда он подумал так, ноги, словно сами собой, зашагали к школе.

И затем он положил учебники в парту и мысленно пролетел по всем шести урокам, и затем прозвучал звонок на первый урок, и затем пришел учитель истории и сразу же начал опрос с конца списка. А он слушал, ждал и был совсем спокоен, потому что на сей раз ему было абсолютно все равно, спросят ли у него начало главы или конец.

Но когда Петр уже построил первые корабли и отвоевал первые войны, назначил боярам налог на бороды, а Вилепилль, Варбик [3], Туукер и Ыйспуу получили свои тройки-четверки, старик Тутанхамон по-прежнему продолжал водить своим карандашом в нижнем конце списка. И тут его внезапно охватил страх. Господи помилуй, а что, если старик вдруг забыл, кого еще он сегодня обязательно должен спросить? На намять учителей никогда нельзя полагаться. И он быстро поднял руку, чтобы учитель вспомнил о его обещании.

Но Тутанхамон и внимания не обратил на его поднятую руку. Даже и тогда, когда Калью начал шевелить пальцами. Еще чего не хватало, подумал он, неужели у Тутанхамона и впрямь склероз? И, помахав рукой, он пискнул: «Учитель! Учитель!» Но старый фараон оставался глух и слеп к его усилиям напомнить о себе. И тут в коридоре затарахтел звонок на перемену.

Хорошо, что без зеркала человек не может увидеть своего лица. Если бы это было возможно, у Калью долго бы стояло перед глазами, как он просидел всю перемену за партой, словно получил поленом по башке. Но поди знай, может быть, это была и не такая уж грустная картина. И может быть, он был не так уж подавлен. Во всяком случае, второй урок он начал гораздо активнее. Как только учительница села за стол, он поднял руку. Но и теперь на него не обратили никакого внимания. Учительницу ни капельки не интересовало, что он знает о курах-банкива. Учительнице так не терпелось пройти материал дальше, что она вообще никого не стала спрашивать.

— Кальтс! Кальтс! — опять кричали с крыльца школы. И как вчера, он плотнее втиснулся между поленницами. Ему не хотелось сейчас никого видеть. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Он ждал, пока его оставят в одиночестве.

Но если вчера его ожидание было наполнено нетерпеливой просьбой: «Да уходите же!» — то сегодня казалось все равно, раньше или позже опустеет школьный двор.

— Кальтс! Ка-альтс! — позвали снова, но он почти не слышал. Вместо этого в ушах тикало, как часы, русское стихотворение. Раз-два, в ритме шагов:

Где о берег бьется дерзко
Черноморская волна...

Стихи тоже никто у него не спросил. И английские слова тоже. Казалось, учителя считают, будто Налью Йыкса вообще не существует. Похоже, словно в этот день все забыли о нем. До последнего урока и появления классной руководительницы.