— Не узнала. — Как, впрочем, и он. Ибо была она при полном параде, и даже не в женском галстуке, а как все — с бабочкой на шее. Он пересел за стойку, предварительно проинформировав Шекспи — как автоматически сорвалось у него с языка:
— Покину вас ненадолго пока что.
— Конечно, не думаю, что мы больше не встретимся.
— Если только в театре, — сказал Дэн, и сам не понял зачем.
В театре после первого акта Дэн поймал Кали сразу после первого перерыва.
— Ты куда?
— А что?
— Я бы хотел поговорить.
— Я с незнакомыми мужчинами боюсь разговаривать. Более того:
— Мне пора идти.
— Вы кого там, — Дэн кивнул на сцену, точнее на занавес, который еще стоял перед ними, как лист перед травой, что значит:
— Закрытым, — играете?
— Что? В каком смысле? И да: — Не надо специализироваться на том, о чем вам, сэр, известно только по сомнительным слухам.
— Почему?!
— Потому что человек — и даже Ино — может измениться только на сцене, а просто так, может сколько угодно рассказывать о вере в бога, как Ван Гог, но толку:
— Не буд-д-де-т-т никакого.
— Вы меня поняли, сэр?
— Да, но я не знаю пароля выхода на Сцену.
— Я вам сказала.
— Лос Роулоттес.
— Вер-р-на-а, — даже немного удивилась она. — Я подумала, что это не вы. Хорошо, но тем не менее, подтвердить свое право придется и вам. Хорошо?
— Да, думаю, у меня что-нибудь да получится.
— Хорошо, но не зарекайтесь об успехе, которого еще не было. Как потенциальный актер вы должны знать, что даже Мейерхольду было сказано Таировым:
— Ты не мозес быть акт-тером никада.
— Решительно не согласен.
— Отлично, с этого и начнем. Вы сыграете в этой Картине Ван Гога Кецалькоатля, а я Монтесуму.
— Кого будем приносить в жертву — тайна?
— Разумеется. Вы должны принять решение по порыву души.
— Я что-то не понял: я или вы?
— Дело в том, что по уже написанному сценарию я сначала встречаю вас, как жертву.
— Так, так, так, — быстро заговорил Дэн, — это на самом деле будет, или нет?
— Яйца отрежут? На Сцене по-настоящему.
— Надеюсь они у меня останутся на ночь. Нет, — опять сказал Дэн, — я что-то не понял: кто жертва? Я?
— Да.
— Думаю, лучше назначить третьего, этого Фрая нельзя?
— Он атеист.
— Прошу прощенья, но этого не может быть. И знаете почему? Тогда бы он не прошел на сцену!
— Да?
— Да.
— Он и не ходит туда никогда. Правда, вы открыли мне глаза, я думала, что он просто не хочет, так как Таиров ему сказал:
— Не надо, — как Мейерхольду, а он все равно полез.
И когда подошло время приносить жертву Кецалькоатль не стал переодеваться в жену молодого вождя, которую хотели принести в жертву, и взять ее одежду и носить на себе, как кожаную куртку, и такие же кожаные ковбойские штаны из кожи ее прекрасных ног, — а вытолкнул на арену Фрая.
И что самое интересное — это был не сон, а вот так как будто муж уехал в командировку на этих лошадиных повозках с крышей от дождя, и вообще для комфорта, как будто:
— И вот так всю жизнь, — как Кук:
— С корабля на бал — и обратно.
— Зачем этот спектакль? — спросил Дэн, — или ты меня не узнала?
— Конечно, узнала, кто ты? Фрай говорит, шпион. И добавил:
— Этому есть прямые доказательства.
— Да?
— Да-а. Вы вздрогнули, когда после спектакля Елена преподнесла вам Подсолнухи.
— Да, неужели?
— Более того, вы сказали:
— Встреча Лес Роулоттесов с Сан Флауэрсами означает возвращение Кецалькоатля к прежней счастливой жизни, так как иво яйца ему наконец доставили.
— Нельзя ли объяснить как-то:
— Ближе к телу.
— Извольте: начнется война.
— Да?
— Да.
— Я этому не верю, и знаете почему? Она уже давно идет.
— Это были только флауэрсы.
— А теперь?
— Готовь кибитки в дорогу, ибо Троя будет разрушена.
— Да?
— Да.
— Отлично, значит, мы победим.
— Нет, Дэни, мы проиграем, ибо ты, как — не знаю даже, как кто — сдал командование наступательной операции другому. Кому кстати?
— А-Б, нет, я вам не скажу, и знаете почему? Мы не смогли объединить свои усилия, на что я надеялся, когда топал сюда.
— Нет, я готова связать свою жизнь с вашей, сэр, но только вы должны уж полностью встать под знамена Герцога Чемберленского.
— Неужели он на самом деле существует? А если: да, то я знаю, кто это.
— Вы думаете — это Фрай?
— Я — тоже, но это ошибка. Чудовищная ошибка. Он находится под влиянием сов-в-всем-м другого человека — если, конечно, это человек.
— В общем, один из них Кецалькоатль, а другой Монтесума.
— Да.
— Значит, можно надеяться, что всех не перебьют при штурме.
— Почему?
— Ты не догадываешься? Нужно оставить, как минимум восемь тысяч для жертвоприношения. Если вы не знаете, как я считаю, извольте, раскрою тайну. Сторон четыре, каждая в километр, на одном метре умещаться два человека. И знаете почему? Больше двух не получится: стоять долго, надо переминаться с ноги на ногу, поэтому трое не уместятся по определению самого жертвоприношения, производимого со всех четырех сторон местного света.
— Все это так, все это логично, кроме одного.
— А именно?
— Вы сказали, что Царицын, как Троя будет разрушен, а в то же время, убедительно объяснили, что приносить в жертву будут те, кто в Трое:
— Кецалькоатль и иво Монтекосума.
Далее: Царицын будет разрушен, но победят те, кто в нем.