— Дак, естественно, подожди, щас. — И когда встала сразу провела Мельницу, потом подняла, поставила хорошенько, отошла и провела Дэмет — неожиданный удар ногой по пяткам противника. Упала на него, и сразу локтем в солнечное сплетение, потом загнула одной ногу, и сломала поворотом в одну, а потом быстро в другую сторону. Рука была сломана еще при падении с Мельницы.
— И скажи спасибо, — процедил сквозь зубы Яша Сверло, что не настаиваю на разводе с вашим первым мужем.
— Понимаю, спасибо и на том, что вы предлагаете мне теперь жить с этим инвалидом умственных способностей.
— Не надейтесь на моё снисхождение благородная синьора, вам придется рассказать всё.
— Что именно, что всё? — испугалась она.
— Ничего нового, кроме того, что мы и так знаем.
— Спасибо, я думала, вы будете принуждать меня к невозможному.
— Сколько пушек на вашем Турецком Валу?
— Это не Турецкий Вал.
— Это не ответ.
— Сколько пушек? Не скажу.
— Тогда ответьте хотя бы на альтернативный, какой-нибудь незначительный вопрос, просто для того, чтобы проявить свои лояльные к нам чувства. Ну-ну, найдите в себе чувства белого офицера. Вы Камергерша, а воюете за чертей Полосатых.
— Не говорите так про мой эскадрон. Я сама его таким сделала. И да:
— Любите ли вы Пушкина, как люблю его я?
— Нет.
— Нет, — повторила она слова, а точнее, пока что только одно слово Яши Сверло. — Тем не менее, запомните хорошенько, если ходите победить:
— Я другому отдана и буду век ему верна. — А то знаете, некоторые упрямо долбят:
— Он мог уйти, более того, даже:
— Обязан был уйти.
— Кто?
— Я имею в виду Чацкого, и вот хотя бы любовницу Дубровского Машу Троекурову. Не будем сейчас распространяться на тему, что это она была Дубровской, а он Владимиром Троекуровым.
— Вы хотите сказать, что легче ему, — Яша кивнул на уже потерявшего сознание Пашу Дыбенко, — стать Врангелем, чем вам Коллонтай? Такой разворот мыслей мог понять только настоящий, прирожденный разведчик, можно сказать:
— Шпион международного масштаба.
— Так вы, собственно, чего хотите? — даже остановилась Камер.
— Да именно этого, — ответил Яша.
— Несмотря не то, что я отлично понимаю ваши намеки, поясните прямой речью:
— Или вы хотите послать меня в Царицын в качестве жены Врангеля, которым будет этот Опус, — она кивнула на мечущегося в жару Дыбенко, или, наоборот:
— Хотите его же, — она опять показала большим пальцем через плечо, — выдать здесь за Врангеля?
— У вас отличный ум, совмещающий в себе Мату Хари и Альберта Эйнштейна.
— Я не проходила Теорию Относительности.
— Тем более, значит она у вас в крови.
Таким образом, лестью, угрозами, и правдой Яша Сверло приговорил Камер работать на оба фронта, ибо понимал:
— Гнуть своё линиё она всё равно не перестанет. — Ибо:
— Кто не работает на два фронта — тот не работает и на один.
Колчак настолько обрадовался трофею, что даже не стал спрашивать, куда делся Дыбенка. Нет, ну и хрен с ним. Что вот этот доложенный Врангель и есть раненый Дыбенка Колчак поверить не мог. Почему?
— Уж очень невыгодно. А так Яша привел не только самого Врангеля, скорее всего, давно мечтавшего перейти на сторону Белых, но и:
— С супругой в придачу. Правда так и осталось неясным, зачем Сонька стреляла по своим, если решила перейти на их строну, и шла не только, как танк, но и на танке на Царицын. Но с другой стороны, по сравнению с Врангелем, хрен с ней с этой Сонькой, пусть постреляет. Тем более, как доложили утром:
— Танк и полтора эскадрона конницы идут на них.
— Не на, — поправил Колчак, уже понявший:
— Теперь командовать парадом буду я! — а:
— С — нами в одном направлении.
Таким образом, как известно, Деникин не стал больше заниматься Играми Разума в области тактики, а принял через своего Медиума Коллонтай, противоречащую здравому смыслу информацию:
— Идти на Царицын, как это было, можно сказать, всегда, но в этом раз прямо на восходящее солнце, а не на Волгу.
— Бьютэфул Разум! — воскликнул он, и помолившись, поднялся с колен.
— И никаких больше игр, генерал? — спросил Нази.
— Без сомнения.
Кто был за Деникина? Никого. Только он сам. С Волги на него шла тачанка Щепки. Спереди, от Царицына наступал броневик Колчака, где почти все — кроме него самого — были за Полосатых. Как-то:
— Ленька Пантелеев — За, Ника Ович — Против. Они были на месте водителя броневика. Аги — между канистр со спиртом — перешла из Полосатых к Белым. Правда, так и не дошла до Деникина, но Щепку выбросила во тьму кромешную. Яша Сверло и Паша Дыбенко — За Полосатых. Но теперь Паша был представлен как Врангель, перешедший на сторону Белых вместе со своей Камергершей. Все были вместе, но все в душе знали, чего они, как грится:
— Хочут. — Все, кроме Махно, который каждый раз мучительно думал:
— Кто же всё-таки лучше? — Вроде бы: Инопланетяне лучше, так как здесь все уже надоели ему хуже горькой редьки. Но было одно это самое:
— Но! — сами инопланетяне разбрелись в оба разные лагеря. — Где искать по-настоящему Белых — неизвестно. Красно-Зеленых Полосатых, впрочем, тоже.