— Генри, а почему это все на свете не доверяют вам?
Из четырех встреченных ею мужчин, пока что, Генри казался наименее невменяемым.
Он примирительно улыбнулся, с почти ранимым видом, и ближе наклонился.
— Я могу сделать так, чтобы вы забыли о том, что у нас был этот разговор. Я могу заставить вас забыть о Лукасе, о мотеле, а если немного поднапрягусь, вы не будете помнить, что у вас когда-либо была дочь.
Услышанное вынудило Карину сделать паузу. Это казалось безумным, но не более безумным, чем представить человека, который превращался в кошмарного зверя.
— Вы умеете читать мысли?
— Никто не может читать чужие мысли, — Генри закачал головой, — даже оперативники боевого ранга вроде меня.
Бой? С кем? Почему? Он формулировал свои ответы очень аккуратно, обдумывая их, прежде чем отвечать. Если она нажмет на него слишком сильно, то он перестанет говорить.
— Я не совсем уверена, что понимаю. Вы стираете память у врагов?
Генри снял свои очки и протер линзы углом одеяла Эмили. Без очков он казался моложе.
— Сознание хранит не только воспоминания. Оно также правит множеством функций тела. Я могу произвести мысленную разведку сил противника и выдать вам их пронумерованную совокупность. Хотя, очевидно, чем больше их, тем выше предел для ошибок, но обычно я не выхожу за существенное число. Я могу найти ваше сознание в толпе людей и атаковать его, так что вы будете думать, что тонете. Я могу отключить ваш мозг от остальной части вас и устроить ему гипоксию, пока вы не станете овощем. Мой подвид называется «ломщик сознания», а не «стиратель памяти».
На некий момент Генри ужаснул ее даже больше, чем Лукас, а мысль о том, что он в силах каким-то образом взломать ее череп и всмотреться в мозг напугала еще больше.
Генри глянул на Эмили, лежащую на кушетке.
— Теперь вы мне доверяете? Вы хотите, чтобы ваша дочь находилась рядом со мной?
Нет. Она не доверяла ни одному из них. Но головной дом, где бы он ни находился, мог быть полон странных чужаков. Мысль что кто-нибудь, полный сильной ярости как Лукас или холодный как Артур, будет заботиться об Эмили без нее, защищающей свою дочь, заставила ее содрогнуться.
Карина стиснула руки. Крики и истерика до хорошего не доведут. Она должна быть рассудительной с ними. Должна быть остроумной. Использовать логику.
— Генри, для меня скорее будет неприемлемым, даже чересчур, какой-то дом людей, которых я не знаю, чем вы с Лукасом. Эмили проснется одна, без меня. Она обязательно испугается. Она моя дочь, Генри. Со мной она в самой что ни на есть безопасности, потому что я — ее мать и жизнь свою отдам, чтобы уберечь ее от того, что может ей навредить.
— Поговорите с Лукасом, — предложил Генри. — Я думаю, он разрешит что-то типа посещений.
Лукас. Лукас уже говорил, что владеет ими обоими. Ей было необходимо заставить его понять. Карина поправила одеяло Эмили и поднялась.
— Могу ли я сделать для нее завтрак? Или мне следует спросить разрешение у Лукаса?
Генри отступил в сторону и, глотая слюнки, произнес:
— Добро пожаловать к любому имеющемуся у нас продовольствию!
В холодильнике содержались яйца, несколько фунтов бекона, холодная нарезка с каким-то налетом, пожелтевший шмат засохшего и ломкого сыра «Моцарелла», а также упаковка позеленевших с виду сосисок. Карина вытащила яйца и бекон.
— А мука?
С растерянным видом Генри покопался в одном из шкафов, нахмурился и открыл дверь, за которой обнаружилась огромная кладовая.
— Я думаю, где-то здесь.
Карина ступила в это помещение. Несметные ряды деревянных полок, заполненных консервными банками и бутылями, огромная стойка для набора специй, пятидесятифунтовые мешки с сахаром, мукой, рисом… три большие морозилки, забитые мясом. Достаточно еды, чтобы годами кормить этих мужчин.
— Вы ожидаете продолжительную блокаду?
— Об этом заранее никогда не известно, — с тонкой ухмылкой сказал Генри. — У нас их уже несколько было.
— Вы, Даниель, Лукас, я, Эмили… еще кто-нибудь будет?
— Нет. Это означает, что мы были приглашены на торжественный прием пищи?
— Но, я использую ваши продукты.
Генри издал выдох облегчения, поднял тарелку с черными клочьями бекона и вывалил их в мусорное ведро со словами:
— Слава богу…
В первую очередь Карина открыла окно, для того чтобы кухня проветривалась, и принялась готовить завтрак. Генри припарковался поближе к холодильнику и наблюдал за ней. В Генри было что-то беспокоящее. Когда она посмотрела на него, у нее возникло впечатление длины: длинные конечности, длинное туловище, длинное лицо. И хотя ей смутно припоминалось, что Генри был короче Лукаса, он выявился выше ростом. Он казался тощим, чуть ли ни тонким, но это было обманчивое представление: рукава его толстовки были закатаны по локоть, обнаруживая слепленные при помощи крепких мышц предплечья. Он часто улыбался, но в изгибе его губ испытывался недостаток эмоции. Его улыбка была тонкая как бумага, автоматическая, как моргание, подобное проявлению коленного рефлекса.