Альфеус Хаятт Веррилл. Повести и рассказы

Казалось, едва я закрыл глаза, как обнаружил, что проснулся, весь на взводе, внимательно прислушиваясь, как будто через мое подсознание проник какой-то сигнал опасности. Из гамака рядом со мной я слышал ровное дыхание Меримы, ни один необычный звук не нарушал тишину, и все же меня охватило странное ощущение страха, неминуемой опасности, и, не двигаясь, я перевел взгляд на лес с его черными тенями, еще более черными по контрасту с бледным светом от убывающей луны. Мгновенно мое сердце, казалось, перестало биться, и я почувствовал себя парализованным охватившим меня страхом. В двадцати ярдах от моего гамака стоял голый раскрашенный индеец, его духовое ружье лежало на небольшом дереве и было направлено прямо на меня. Позади него, как тени, крадущиеся вдоль кромки леса, были еще два дикаря, каждый из которых был вооружен духовым ружьем и мощным луком со стрелами, бесшумно, украдкой приближаясь к Мериме и мне. Я чувствовал себя совершенно слабым от ужаса. Пошевелить мускулом или издать звук означало верную смерть для меня и гибель или что похуже для девушки. По первому моему слову, по первому моему шепоту Мериме индейцы набросятся на нас, и еще до того, как они доберутся до наших гамаков, отравленный дротик вонзится в мою плоть. Я был абсолютно беспомощен, бессилен даже предупредить свою спутницу о ее приближающейся гибели. Одно движение век могло вызвать смертоносный выстрел из духового ружья, и я удивлялся, что мое учащенно бьющееся сердце и сотрясающиеся от страха конечности еще не предупредили дикаря, что я проснулся. Все ближе и ближе к гамакам подкрадывались два других индейца. Секунды казались часами, и звук ударов моего сердца, казалось, эхом разносился по ночной тишине и сотрясал мой гамак.

Пот струился с моей кожи, озноб пробегал по мне, и у меня было безумное желание закричать, вскочить, по крайней мере, предупредить Мериму, прежде чем обрушится удар.

Затем произошла странная, удивительная вещь. Внезапно индеец с нацеленным духовым ружьем повернул голову и посмотрел себе под ноги. В следующее мгновение с тихим криком ужаса он отскочил назад, выронив при этом оружие.

Услышав звук, двое других остановились и обернулись как раз вовремя, чтобы увидеть, как их товарищ бешено мчится в лес. Не успел он преодолеть и дюжины ярдов, как их охватила паника, и они тоже повернулись и побежали. Едва они бросились бежать, как первый парень споткнулся и упал, издав страшный, леденящий кровь крик. В следующее мгновение он снова был на ногах, и в лунном свете я с ужасом увидел, что от пят до пояса его желто-коричневая кожа была скрыта движущейся, копошащейся черной массой. Я сразу понял причину безумного ужаса дикарей, их панического бегства. Индейцы были окружены, атакованы самыми ужасными существами джунглей – неудержимым роем, миллионной всепожирающей армии муравьев!

Мерима, разбуженный первыми криками дикарей, вскочил и закричал в тревоге. При звуке ее голоса ко мне вернулись чувства, и хриплым, испуганным голосом я предупредил ее, чтобы она не вставала с гамака, и быстрыми, краткими словами объяснил, что нам угрожало и что происходило.

Храбрая, выученная в джунглях, послушная девушка, которой она была, она оставалась неподвижной, полусидя в своем гамаке, ее глаза, как мои, зачарованно смотрели на трагедию, происходящую перед нами. Отчаянно, но тщетно индейцы боролись с ордами кусачих, голодных, обезумевших от голода муравьев, которые со всех сторон окружали и подавляли их, покрывая землю живым, волнистым ковром, который неуклонно продвигался вперед, как живой поток, и безжалостно пожирал все живое на своем пути. Над визжащими индейцами кишели существа, и из-под наших гамаков, со всех сторон, с ближайших деревьев доносился звук их движущихся тел и голодных челюстей, похожий на шелест ветра среди сухих листьев. Я вздрогнул и увидел, как расширились глаза Меримы и побледнело ее лицо, когда, оглянувшись, мы увидели черные миллионы, покрывающие землю, роящиеся на деревьях, покрывающие все, кроме наших гамаков, в которых мы были в безопасности от нападения, потому что муравьи не смогут пересечь грубую веревку. Тем временем крики индейцев становились все тише. Один из троих, истекающий кровью от тысяч укусов, прорвался сквозь армию муравьев и, визжа, как сумасшедший, исчез в джунглях. Другой все еще отчаянно сражался, смахивая с глаз кишащих существ, издавая душераздирающие крики агонии, ослепленный, окруженный со всех сторон и уже обреченный. Третьего, последнего, кто поднял тревогу, заставили замолчать, он был недвижим и теперь был скрыт под роем муравьев. Еще через мгновение крики другого дикаря превратились в стоны, он опустился на землю, и вскоре все, что указывало на присутствие этих двоих, были бесформенные, неподвижные кучи муравьев. Дрожа и испытывая дурноту, я наблюдал, как, казалось бы, бесконечная армия насекомых продолжает свой разрушительный путь, по-видимому, никогда не останавливаясь даже для того, чтобы пожирать свои человеческие жертв.