Альфред Хичкок

В начале 1975 г. Хичкок вернулся к работе и начал подготовку к сцене автомобильной погони, которая происходит в кульминационный момент фильма. Он медлил с выбором актеров. В этом фильме больше, чем в любом другом, характеры были просто частью замысла. Студия предложила кандидатуры Лайзы Миннелли и Джека Николсона на роли медиума и ее приятеля, но Хичкок возражал. Режиссер не хотел тратить на гонорары слишком много денег. Он пригласил Барбару Харрис и Брюса Дерна, которые, как оказалось, прекрасно подходили для этих ролей. Квартет преследователей и преследуемых, интересы которых пересекаются на протяжении всего фильма, дополнили Карен Блейк и Уильям Дивэйн. Похоже, Хичкок подружился с Дерном, который подбадривал его в минуты усталости. «Я должен немного взбодрить его, – говорил Дерн. – Подготовить к съемочному дню. Он устал от всей этой мороки». Но Дерн также отметил, что, когда Хичкок по-настоящему увлекался, на площадке не было никого внимательнее режиссера. «Он замечал все – тень на лице актера, кривую установку реквизита, лишние несколько секунд дубля». Конечно, иногда Хичкок раздражал актера. Однажды Дерн сказал ему: «Позвольте мне сыграть еще один дубль, это было не слишком глубоко». «Брю-ю-ю-с, – ответил Хичкок. – В Пеории этого не заметят». Он намекал на известную театральную фразу: «Это будут играть в Пеории?» – символе типичного американского городка. Но Хичкок знал, что Дерн и Харрис были искусными и изобретательными актерами. Он сказал Дерну: «Я не знаю, что вы будете делать. Но я знаю, что кадр превосходен. Я знаю, что план превосходен. Единственное, чего я хочу, – это занимательности». Он поощрял импровизацию актеров, что было для него необычно. В этом последнем фильме ему просто нравилось наблюдать за игрой.

Съемки начались в середине мая 1975 г. Перед самым началом съемок Хичкок решил, что ему хочется переместить действие из Сан-Франциско в какое-нибудь неизвестное место. Он сказал первому помощнику режиссера, Ховарду Казаняну, что нужно убрать все признаки Северной Калифорнии. «Никаких названий на полицейских автомобилях. Никаких названий на значках… Город без имени». Ему требовалось абстрактное место. Бамстед, все еще работавший с ним, вспоминал, что «Хич всегда приезжал прямо на съемочную площадку, преодолевал шесть или семь шагов до своего стула и говорил: «Это уже на что-то похоже. Хорошо». Он сидел на стуле, разговаривая только с художником-постановщиком и ближайшими помощниками. Но обычно молчал. В первый день съемок Хичкок пожал руки всем актерам и членам съемочной группы. Он поцеловал Барбару Харрис в щеку и шепнул: «Барбара, мне страшно. Давайте начнем».

Как бы то ни было, Хичкок уставал. Он с трудом стоял на ногах, ослабленных артритом. К июлю он, казалось, выбился из сил и торопился пораньше закончить съемки, а осенью поручил монтаж своим ассистентам. В то же время Хичкок следил за партитурой, которую сочинял Джон Уильямс, чья музыка к «Челюстям» удостоилась всяческих похвал. «Он много говорил об английской музыке, – вспоминал Уильямс, – которой живо интересовался: Бриттен, Уолтон, Элгар, Артур Блисс и Воан-Уильямс». От Джона Уильямса режиссер хотел получить что-то легкое и бравурное, поскольку, как он объяснял композитору, «убийство может быть веселым».

И действительно, «Семейный заговор» наполнен «весельем», хотя и мрачным. Это абсурдистский триллер, совсем не претендующий на серьезность. Он придерживается стилизованного, а иногда почти схематичного сюжета, построенного на иллюзиях равновесия, контраста и симметрии. В нем нет места для исследования характеров – разве что в самой зачаточной форме. Уильям Дивэйн говорил: «Я играл одежду», – и был в чем-то прав.

Хичкок затруднялся определить жанр фильма. «Его назовут «чем-то» хичкоковским, – говорил он, – возможно, хичкоковскими «мокрыми подштанниками». Свое обязательное появление на экране на этот раз он обставил в виде силуэта за дверью из матового стекла, на которой написано «Регистрация рождений и смертей». Возможно, это намек на его всемогущество как режиссера фильма, а возможно, просто способ скрыть лицо, которое становилось все более бледным и обрюзгшим из-за инъекций кортизона. Тем не менее Хичкок появлялся на рекламных плакатах – его круглое лицо подмигивало зрителю из глубины хрустального шара. Похоже, он по секрету сообщал, что это всего лишь кино. Это игра, со всеми ее правилами. Кроме того, он сам, будучи режиссером, все же отделяет себя от всего процесса.

«Семейный заговор» вышел в марте 1976 г. и удостоился благоприятных отзывов, что отражало и авторитет режиссера, и восхищение публики его творческим долголетием. Фрэнк Риз Рич из New York Post отметил, что, «подобно многим современным художникам (таким как Клее или Кандинский), великих кинорежиссеров, когда они становятся старше, зачастую больше интересуют абстрактные возможности стиля». Очень проницательное наблюдение, которое подтверждается хичкоковским намеком на Мондриана в сцене погони на кладбище с пересекающимися дорожками и силуэтами.