Альфред Нобель

К большому неудовольствию суда, дело постоянно осложнялось уловками, волокитой и ничем не обоснованными взаимными придирками. И конечно же, не обошлось без вмешательства британской армии, которая прилагала огромные усилия, чтобы Абель и Дьюар выиграли дело.

«Nobel Explosives Со.» проиграла дело. Суд вынес решение, согласно которому компания должна была уплатить штраф в размере 28 тысяч фунтов. После оглашения приговора судья добавил: «Оставаясь вместе с моими коллегами на сугубо юридической почве и признавая правоту ответчика, я тем не менее вынужден признать и обоснованность претензий господина Нобеля. Я допускаю, что он действительно был пионером в той области, которая нас в данном случае всех без исключения заботит. И я могу лишь сравнить его с великаном, на плечах которого сидят два карлика[36], — они видят больше, чем он сам. Мне ничего не остаётся, кроме как выразить мою искреннюю симпатию тому, кто является обладателем первого патента. Господин Нобель — автор великого изобретения, которое с научной точки зрения представляет собой несомненный шаг вперёд, подлинную инновацию. Два химика, узнав о его патенте, лишь внимательно прочли его и восполнили то, чего автор изобретения не заметил. И мне жаль, что господин Нобель не желает обращать внимания на то преимущество, которым он обладает, в котором никто не сомневается и которое никто никогда не сможет оспорить».

Все три вида бездымного пороха получили одинаково широкое распространение. После проигранного дела «Nobel Explosives Со.» приняла решение расширить производство и начать выпускать кордит. У Нобеля было не только королевское достоинство, но и королевские привилегии…

Нобель снова берется за перо:

«Патентная зараза»

Чтобы отомстить за поражение, Альфред Нобель написал небольшой рассказ, в котором сатирически изображались события недавно закончившегося суда. Он назвал его «Патентная зараза». В этом рассказе Нобель вдоволь поиздевался и над правосудием, и над бюрократией, изобразив их в виде персонажей с «говорящими» именами.

Нужно заметить, что Нобель достаточно часто брался за перо. И небезуспешно: сказать о его «Загадке», что это просто мило, значит не сказать ничего. Его леденящая душу поэма, повествующая о юности автора, не лишена очарования и некоторых достоинств. Неважно, что в этом очаровании слишком много от очарования аскета: это нисколько не отрицает его наличия.

Так что же, Нобель — поэт? Сам он неоднократно пытался оценить эту сторону своей личности. «Рифма придаёт глупости очарование, — писал он в письме к одной из своих почитательниц, — и поэтому я просто обязан прибегать к её услугам! Возможно, к моим белым стихам я примешал достаточно серой мысли, чтобы впасть в самую невыносимую тоску. Я далёк от того, чтобы утверждать, будто мои стихи имеют какое-то отношение к поэзии, ведь я и пописывал-то лишь только для того, чтобы облегчить свои страдания или улучшить свой английский».

Нет нужды принимать на веру это утверждение. Желание писать зародилось у Нобеля достаточно рано и не пропадало на протяжении всей его жизни. Как пишет Генрих Шюкк, его мечта стать писателем была так сильна и так настойчива, что он даже полагал, будто потратил свою жизнь впустую, став изобретателем и отдав все свои силы взрывчатым веществам.

Лучше всего он владел английским языком. Один пастор, остолбенев от восторга, вызванного прочтением одной философской статьи Нобеля, даже воскликнул: «Когда я читал её, мне казалось, что она должна непременно быть написанной англичанином. И каково же было моё удивление и восхищение, когда я узнал, что её автор — иностранец!»

Хилари Кьюни, процитировав в своей книге «Нобель, динамит и Нобелевская премия» это восклицание, лукаво замечает: «Нобелю, несомненно приходилось проявлять осмотрительность и даже подозрительность по отношению к подобным утверждениям, исходящим из уст служителя бога, который, как известно, с литературой имеет дело гораздо реже, чем, например, с миллиардерами, у которых он просит деньги для нищих своего прихода».

Юношеская поэма Нобеля не заслуживает ни презрения, ни непомерного восхищения. Большинство его сочинений философского характера были направлены против служителей церкви и религии в целом, а потому может показаться, что больше его ничто не интересовало… Но оказывается, интересовало.

Перу Нобеля принадлежит пьеса «Нимезис», тему которой он позаимствовал у Шелли в его трагедии «Смерть Ченчи». Андерс Остерлин, секретарь Шведской академии наук, с ней церемониться не стал: «Спрашивается, что могло подкупить Нобеля в этой мрачной истории, которая, впрочем, в сокровищнице мировой литературы заняла достойное её место — место в патентном бюро на великие произведения… Сплошная напыщенность и ни капли драматичности».