Альфред Нобель

Как слаба добродетель!

Как редка настоящая дружба!

И как убого счастье, которое

приносит любовь гордо отчаявшемуся!

П. Б. Шелли

Софи

Её звали Софи Хесс (1856–1919). Ещё в 1876 году, почувствовав ухудшение здоровья, Нобель отправился на воды в Австрию, и там познакомился с Софи. Эта девушка работала в цветочной лавке. Она происходила из еврейской семьи «с принципами», которая жила «согласно обычаям старины».

А Софи? Она ничего не хотела слышать об этом, она хотела жить «своей жизнью». И вскоре Альфред снял для неё небольшой домик в Вене. Можно только догадываться, как были шокированы её родители.

Впрочем, эта «принципиальная» семья очень быстро приспособилась к ситуации. Приспособилась настолько, что уже никогда не забывала получать ежемесячное содержание, которое Нобель назначил своей пассии. А спустя некоторое время родители Софи даже стали уговаривать её как можно дольше оттягивать возвращение её богатого покровителя. И это лишний раз доказывает, что должен существовать особый раздел химии, который изучал бы, как золото «растворяет» моральные принципы.

Софи часто описывают как красивую и немного вульгарную венскую девушку — настоящую S"usses Wienerm"adel[39]. Но чтобы понять, что же представляет собой данный тип девушки, нужно понять, в каком городе такая девушка жила. А в конце XIX века сознание жителей Вены стремительно менялось.

Венские сумерки

Вся Вена «ломала комедию». Она только что пережила тяжёлые события. Реакционная политика Меттерниха и нищета не могли не привести к массовым возмущениям. Одно из них, вспыхнувшее в марте 1846 года, было подавлено самым жестоким образом; все недовольство было вытеснено в самые отдалённые предместья Вены. Эти волнения, впрочем, были очень скоро забыты, поскольку в то время неохотно упоминали о том, что более 27 тысяч человек живут за чертой бедности. Вена предавалась наслаждениям.

Город стремительно менялся: Вена становилась процветающей столицей. Численность её населения, в 1869 году составлявшая 898 855 жителей, за десять лет перевалила за миллионный рубеж. Развитие банковского дела, металлургии, текстильной и, что конечно же интересовало Нобеля больше всего, химической промышленности преобразило город. Нищета, впрочем, по-прежнему существовала — но теперь ее научились прятать.

Изменился и внешний вид города. Его древние крепости были окружены дорогой, которую называли Рингом, и внутри образованного этой дорогой кольца располагался город. Теперь же вдоль этой дороги возвышалась опера, отели, университет, а также особняки зажиточных горожан, построенные в неоготическом, неоантичном, неоренессансном, в просто нео- и в нео- «что угодно» стилях…

Кипела интеллектуальная и артистическая жизнь. Архитектура Отто Вагнера, музыка Брукнера и Малера, живопись Климта были последним словом в искусстве, а Фрейд, врач, исповедовавший любопытные и странные идеи и, кроме того, прекрасно игравший в теннис, готовил себя к терпеливым раскопкам самых заветных глубин человеческой души.

Стефану Цвейгу удалось запечатлеть особую, ни на что не похожую оживлённую атмосферу прежней столицы империи. Во «Вчерашнем мире» он воскрешает утончённую беззаботность эпохи, которая чувствовала приближение своего конца. Казалось, что события внешнего мира не имеют никакого влияния на безоблачную жизнь горожан. Антисемитизм по-прежнему оставался хорошим тоном, но и оставался в стенах салонов, не перерастая в гонения. Что касается нищеты…

А какой нищеты? Бедных видно не было, так как они жили далеко от центра города. Согласно Цвейгу, даже первомайские демонстрации проходили спокойно и как-то добродушно и не вызывали ужаса у австрийских буржуа. Какой контраст по сравнению с событиями прежних десятилетий!

Располагая приличным доходом, можно было беззаботно вкушать от венских радостей и с высокомерным видом созерцать полотна Кокошки, этого буйнопомешанного, изображавшего другой мир — или видевшего этот другими глазами.

Атмосфера Вены тех лег формировалась в противостоянии двух групп — всегда существующих традиционалистов и молодёжи, ведущей крайне «рассеянную» жизнь. А где-то вдали от громкой музыки, вальсов и оперетт Франца Легара худо-бедно выживал простой народ.

Беззаботная Вена находилась уже в стадии медленного угасания; позже этот процесс в своих произведениях опишет Артур Шницлер. Вымученная весёлость подчас скрывала за собой грусть и даже тоску, и всё это подцвечивал чёрный юмор… Это был конец одного мира и начало другого, нового.

Вена… Как мог Нобель относиться к этой пылкой, чувственной столице? В молодости он не любил городов. В его глазах они были «океаном чувственных наслаждений, где буря безумия и страсти разрушает и уносит с собой больше, чем настоящая буря в море» и «спектаклем, от которого следует с отвращением отворачиваться».