Альфред Нобель. Биография человека, который изменил мир

В те годы лирический герой Альфреда обычно совершал прогулки по Петербургу, выходил к мостам и подолгу смотрел в темную воду величественной Невы. Более всего он любил бродить по ночам, ощущая, как спокойствие бальзамом снисходит на его измученную душу. «Как грозно смотрит цитадель Петра! / Свет лунный серебрит гранит на стенах, / Что, будто призраки, посеять могут страх / И трепетать заставить самых смелых! <…> / Размеренно там ходит часовой, / И вдалеке там эхо умирает, / И северного ветра слышен вой…» Оглядевшись вокруг, Альфред с отвращением смотрел на дворцы правителей и знати: «Передо мной стоит Дворец Царей, / И набережных камни обрамляют / Обитель куртизанок и ханжей, / Придворными которых называют».

Альфред ценил послабление режима в эпоху Александра II, однако, судя по стихотворению, пребывал в отчаянии от того, как царская семья обошлась с его отцом и семейным предприятием. Ярость кипела в его душе, когда он думал о чудовищной несправедливости, так потрясшей его «престарелого отца». «Как больно видеть имя доброе в грязи, / Но время смоет пятна с невиновных, / А тот, кто виноват, краснеет пусть».

Преисполненный романтики и философского идеализма, Альфред искал в жизни высший смысл. Его утомляли фальшь и поверхностность людей, бессмысленная погоня за титулами и богатством. «Могу сорвать я маску с Эгоизма, / представленного дружбой, и с Разврата, / что прячется под гримом благозвучья, / и с Похоти, под воздержаньем скрытой, / И с низости, что именуют честью».

Истина и абсолютная красота обитали, по мнению Альфреда, в мире идей, в мечтах и воображении, мыслях и чувствах. В любви – так наверняка хотел бы написать Альфред, – не чувствуй он себя отвергнутым, обманутым и покинутым. «Кому дано теперь меня понять? / Мне в сердце дверь закрыть не удается / И чувства в наслажденьях утопить. / Я не могу утратить ясность зренья / И в шлюхе будущей Мадонну видеть, нет! / И хоть я сердце нежное имею, / И жажду я любви как Голод – пищи, / Все ж не способен пасть так низко я».

Альфред Нобель не мог не замечать проституции на улицах Санкт-Петербурга. Она вызывала у него отвращение. В одном стихотворении он написал о девушке, которой пришлось своим телом расплачиваться за долги матери. Описал женщину, просившую подаяния на улице, – она оказалась дочерью крепостного. Граф потребовал от ее отца несколько ночей с красавицей дочерью в уплату оброка. Она забеременела, и теперь ей оставалось лишь голодать, живя на улице. Если верить стихотворению, Альфред накормил ее и выслушал ее рассказ. Сидя за своим письменным столом, он противопоставлял страдания этих двух женщин счастью новобрачных из состоятельных слоев. Где же сострадание и любовь к ближнему? – вопрошал он. «Сочувствие печали утолит, / Которыми наполнен каждый город. / И против милости мы снова слышим довод, / Но главный довод “за” мне сердце говорит».

Сам же 29-летний поэт-любитель утратил надежду встретить свою любовь. Он глубоко подавлен, и трудно не заметить в его строках намеки на поведение Роберта. «Пишу, и вдруг слеза непрошено блестит, / Ей появляться на щеке негоже, / И разум тотчас чувства заглушит, / Соседа-эгоиста не тревожа».

В поисках высшего смысла Альфред обратился к поэзии. В его возвышенных стихах поэзия вырастает до значения религии: «Поэзия, ты – мир внутри меня, / И, как звезда, мой мир ты освещаешь. / Тебя благодарю за радость Жизни я, / Ты красотой всю землю озаряешь».

Он признается, как прекрасно писать о своих тайных мечтаниях – как эротических («целовать бесплатно» и отобрать у девушки «ее одежду и невинность»), так и более практичных и приземленных. Он упоминает такую свою фантазию, мечту о будущем. Альфред видел себя более зрелым в простом доме («Помпезность города всегда претила мне»), наполненном скорее нежностью, чем вещами. В мечтах у него есть «немногие, но верные друзья», жена, о которой говорится, что она «ангел», и дочь, «похожая на чаровницу-мать: прекрасная, как розовый бутон». Но не только это. В этих фантазиях у Альфреда есть имя. И речь не о потомственном звании или положении. Такое пустое тщеславие Альфред презирал. В мечтах он – и это было для него важно – сам сделал себе имя и заслужил свою славу благодаря «признанию таланта».

На этом Альфред не остановился. Желая еще более уточнить свое достигнутое в воображении положение, он говорит в стихотворении, что слава станет «признанием возвышенной душе» – столь огромным, что оно будет записано в людских сердцах «на пользу человечеству»[19].

Здесь Альфред Нобель засомневался. «На пользу человечеству»?

Затем зачеркнул эти три слова и продолжил:

«Все это я хранил в своих мечтах, // Они рассеялись…»⁵⁰

Часть II. Тайные мечты

«Уж я-то знаю, дорогой мой Роберт, что ставлю на карту слишком многое».

Альфред Нобель, 1856