Альфред Целлерман - «Группенфюрер Луи XVI»

Лем Станислав АЛЬФРЕД ЦЕЛЛЕРМАН — «ГРУППЕНФЮРЕР ЛУИ XVI»

«Группенфюрер Луи XVI» — литературный дебют Альфреда Целлермана, известного историка литературы. Ему около шестидесяти лет, он доктор антропологии, в период гитлеризма находился в Германии, в деревне у родителей; будучи отстранен в то время от работы в университете, явился пассивным наблюдателем жизни «третьей империи». Мы берем на себя смелость назвать рецензируемый роман произведением выдающимся, добавив при этом, что, пожалуй, только такой немец, с таким капиталом жизненного опыта — и такими теоретическими познаниями в области литературы! — мог его написать.

Несмотря на название, перед нами отнюдь не чисто фантастическое произведение. Место действия романа — Аргентина первого десятилетия по окончании мировой войны.

Пятидесятилетний Группенфюрер Зигфрид Таудлиц бежит из разгромленного и оккупированного рейха, добирается до Южной Америки, прихватив с собой окованный стальными полосами сундук, заполненный стодолларовыми банкнотами — малую толику сокровищ, накопленных печальной памяти академией СС («Ahnenerbe»). Сколотив вокруг себя группу других беглецов из Германии, различного рода бродяг и авантюристов, ангажировав для неизвестных пока что целей нескольких девиц сомнительного поведения (некоторых Таудлиц лично выкупает из публичных домов Рио-де-Жанейро), бывший генерал СС организует экспедицию в глубь аргентинской территории, блестяще подтвердив тем самым свои способности штабного офицера.

В районе, удаленном на сотни миль от последних цивилизованных мест, экспедиция находит насчитывающие по меньшей мере двенадцать веков руины строений, некогда возведенных, вероятно, ацтекскими племенами, и поселяется там. Прельщенные возможностью заработать, в это место, с ходу названное Таудлицем (по неизвестным пока причинам) Паризией, съезжаются индейцы и метисы со всей округи. Бывший группенфюрер разбивает их на хорошо организованные рабочие команды, за которыми присматривают его вооруженные люди. Проходит несколько лет, и понемногу начинают вырисовываться контуры режима, о котором возмечтал Таудлиц. Он объединяет в своей особе стремление к бескомпромиссному абсолютизму с полусумасшедшей идеей воспроизведения — в сердце аргентинских джунглей! — французского государства времен блистательной монархии. Себе же отводит роль новоявленного Людовика XVI.

Хотелось бы сразу же отметить, что мы не просто пересказываем содержание романа, мы сознательно стараемся воссоздать как бы хронологию событий, поскольку таким образом исходный замысел, идея произведения предстают особенно ярко. Впрочем, мы постараемся в данной работе изложить также и кадрировку событий, которую осуществил Альфред Целлерман в своей эпопее.

Итак, возвращаемся к сюжету: возникает королевский двор с придворными, рыцарями, духовенством, челядью, дворцовой часовней, бальными залами, дворцами, окруженными иззубренными крепостными стенами, в которые люди Таудлица преобразили почтенные ацтекские руины, перестроив их бессмысленным с точки зрения архитектуры образом. Опираясь на трех беззаветно преданных людей: Ганса Мерера, Иоганна Виланда и Эриха Палацки (они вскоре превращаются соответственно в кардинала Ришелье, герцога де Рогана и графа де Монбарона), — новый Людовик ухитряется не только удерживаться на своем поддельном троне, но и сформировать кипящую вокруг него жизнь в соответствии с собственными замыслами. При этом, что весьма существенно для романа, исторические познания экс-группенфюрера не просто фрагментарны и полны пробелов; он, собственно, вообще не обладает такими познаниями; его голова забита не столько обрывками истории Франции семнадцатого века, сколько хламом, оставшимся с детского возраста, когда он зачитывался романами Дюма, начиная с «Трех мушкетеров», а потом, юношей с «монархическими» (по его собственному разумению, а в действительности лишь садистскими) наклонностями, поглощал книги Карла Мая. А так как впоследствии на воспоминания о прочитанном наложились без разбора поглощаемые бульварные романы, то он фактически воплощает в жизнь не историю Франции, а лишь ту грубо примитивизированную, откровенно кретинскую галиматью, которая заменила ему эту историю и стала его символом веры.