окончательно разрушилась под ударами данских войн, ответственность за порядок и спокойствие в королевстве легла на плечи тэнов.
Согласно установлениям Ине человек, который без позволения оставил своего господина и «ускользнул» в другой скир, должен вернуться и выплатить лорду шестьдесят шиллингов153. В законах Альфреда эта статья дополнена и переработана: человек, желающий перейти в зависимость к другому господину в новом месте154, может это сделать с позволения элдормена своего прежнего скира. Если он не получил такого позволения, его новый лорд должен выплатить королю штраф в сто двадцать шиллингов: половину в том скире, где переселенец жил прежде, половину — в том скире, где он живет теперь. В случае если человек на прежнем месте совершил какой-то проступок и скрывается от суда, господин, помимо ста двадцати шиллингов, выплачивает королю дополнительный штраф155.
Уже в ту далекую эпоху возможность самому выбирать повелителя, а не абсолютная независимость, стала считаться признаком свободы. Но те ограничения, которые накладывались на это право, вводились в интересах общества, и со времен Ине королевство существенно окрепло.
Административная система стала более организованной и более гибкой, хотя позиции аристократии и должностных лиц также усилились. Альфред в завещании даровал своим людям право после его смерти выбрать себе господина не из королевской династии, но, чтобы гарантировать им эту привилегию, должен был заручиться согласием «западносаксонских уитэнов». В переводе «Монологов» Альфред пишет, что «под рукой Господа, доброго лорда, среди его праведных слуг, всякий беглец-грешник может найти спасение от жалкого и горестного служения дьяволу»156. Король был первым из земных лордов, и королевский двор служил образцом для всех других.
В сочинении Ассера нарисована яркая картина уэссекцкого двора: король — в окружении своих приближенных, чужестранцев, ученых, клириков, ремесленников, егерей и сокольничих; он задает вопросы, беседует, спорит и стремится от всех узнать что-либо новое, ибо столь же горячо желает учиться, как и учить. Ассер рассказывает также о
- 218 -
дворцовой школе: она была создана, видимо, за несколько лет до того, как он писал свою книгу, поскольку младший сын Альфреда, Этельверд, учился в ней, в то время как Эдвард и Эльфтрют, старший сын и вторая дочь короля, воспитывались под присмотром нянек и наставников.
Впрочем, и они имели знакомство со «свободными искусствами», в той мере, в какой его давало изучение псалмов, саксонских книг и саксонских песен. Средневековый обычай требовал, чтобы сыновья знатных людей получали воспитание и набирались опыта при королевском дворе, и мальчики, учившиеся вместе с маленьким Этельвердом, несомненно, принадлежали к этой категории.
Более практические занятия также не оставались без внимания. Ассер, будучи сам образованным человеком, с удовольствием рисует образ короля-ученого, размышляющего над рукописями в своих покоях, но он не преминул восславить Альфреда и как умелого охотника, любителя псовой и соколиной охоты, прекрасно разбиравшегося в гончих собаках и ловчих птицах и державшего особых людей, которые присматривали за его соколами (falconarios), ястребами (accipitrarios) и псами (canicularios). Охота была не просто пустой забавой: добытая таким образом дичь даже при королевском дворе составляла важную часть рациона. Юные аристократы непременно учились этому ремеслу, и Альфред отличался особым умением и опытом: по словам Ассера, «здесь никто не мог превзойти его, как и во всех других талантах, даруемых Господом, как мы не раз видели».
Альфред счел волкодавов подходящим подарком для архиепископа и ввел в свои законы статьи, касающиеся злобных собак157; любовь к охоте и естественной истории отразилась и в его литературных трудах. «Разве ты везешь гончих своих и силки в море, когда идешь охотиться?» — спрашивает он устами Мудрости у Боэция. И отвечает сам себе: «Я думаю, ты отправляешься с ними в холмы и леса»158.
Норвежские и ирландские олени были ему столь же любопытны, как слоны, львы и тигры античных авторов, а также «зверь, по-нашему зовущийся рысь [/ох]», о котором философ Аристотель писал, что он видит сквозь деревья и даже сквозь камни. Альфред отличался наблюдательностью, свойственной истинным любителям природы, и часто использо-
- 219 -
вал знакомые образы в своих переводах. Страшный треск ствола, падающего, когда люди меньше всего этого ожидают; свиньи, убегающие от чистого озерца, чтобы валяться в грязной луже; смена времен года, поднимающиеся всходы и распускающиеся деревья, очарование звездной ночи, приливы и отливы — все отзывалось в его душе и было исполнено для него высшего смысла. Он дополняет хвалебную песнь Мудрости своей собственной песней: