Альгамбра

Обезумев от ревности и скорби, Ахмед вступил в заговор против правящей династии. Умысел заговорщиков был раскрыт, и им пришлось спасаться бегством из Гранады. Кое-кто нашел прибежище в горных замках; Ахмед бежал в Малагу и скрывался там, намереваясь добраться морем до Валенсии. Его нашли, заковали в Цепи и бросили в темницу ждать приговора Сиди Абу Сайда.

В заточении его навестил племянник, который затем описал эту встречу. Юноша был тронут до слез, видя своего блистательного родственника, низвергнутого с вершины славы и почета и закованного, будто простого злодея

– Почему ты плачешь? – спросил Ахмед. – Неужели ты льешь слезы обо мне? Обо мне, который насладился всеми земными благами? Не надо обо мне плакать. Я не был обделен счастьем: я вкушал изысканнейшие яства, пил из хрустальных бокалов, спал на пуховых перинах, одевался в тончайшие шелка и парчу, ездил на самых быстроногих скакунах, упивался любовью прекраснейших женщин. Не надо плакать обо мне. Судьба должна была когда-нибудь повернуться другой стороной. Вина моя велика, на прощенье я не надеюсь, и казнь меня не минует.

Предчувствие его оправдалось. Мстительный Сиди Абу Саид жаждал крови соперника, и злополучный Ахмед был обезглавлен в Малаге в месяц Джумад, в год Хиджры 559 (апрель 1164 года). Когда весть о его казни дошла до непостоянной Хафсы, она была потрясена горем и раскаянием и, облачившись в траур, припоминала зловещие слова Ахмеда – и корила себя за то, что стала причиною его смерти.

Дальнейшая судьба Хафсы мне неизвестна; я знаю лишь, что она скончалась в Марокко в 1184 году, пережив обоих своих любовников, ибо Сиди Абу Сайд умер в том же Марокко во время чумы 1175 года. Памятником его правления в Гранаде остался дворец, который он выстроил на берегу Хениля. Сада Маумаля, приюта любви Ахмеда и Хафсы, нынче уж нет, и дознаться, где он был, под силу разве что археологу, если он заинтересуется поэзией.

В путь за патентом

Одним из самых важных местных событий был отъезд Мануэля, племянника Доньи Антонии, в Малагу – держать экзамен на доктора. Я уже извещал читателя, что от успеха этого испытания весьма и весьма зависели брак Мануэля с его двоюродной сестрицей Долорес и их будущее благополучие; так, по крайней мере, под большим секретом сообщил мне Матео Хименес, и сведения его вполне подтвердились. Между ними все было слажено так тихо и незаметно, что я бы, верно, никогда ни о чем не догадался, если б не всеведущий Матео.

На этот раз Долорес не слишком таилась и несколько дней кропотливо снаряжала в путь славного Мануэля. Одежда его была отобрана, приготовлена и тщательно уложена; сверх всего она даже сшила ему собственными руками щегольскую дорожную куртку с андалузской вышивкой. Утром в день выезда у портала Альгамбры стоял дюжий мул, и дядя Поло, старый солдат-инвалид, обряжал его в сбрую. Ветеран этот был примечательной фигурой. Его дубленое лицо со впалыми щеками, длинным прямым носом и густыми, косматыми бровями дочерна загорело в тропиках. Я часто видел, как он с головой уходил в чтение затрепанного пергаментного томика; иногда вокруг него собирались инвалиды-соратники: одни сидели на парапете, другие лежали на траве, и все в оба уха внимали ему, а он внятно и с расстановкой читал вслух любимую книгу, порою прерываясь, чтобы объяснить или растолковать трудное место не столь просвещенным слушателям.

Однажды я улучил случай подержать в руках эту древнюю книжицу, служившую ему чем-то вроде молитвенника; оказалось, что это томик сочинений падре Бенито Херонимо Фейхоо, трактующий об испанской магии, таинственных пещерах Саламанки и Толедо, чистилище Сан Патрисио (Святого Патрика) и тому подобных чудесах. С тех пор я стал приглядываться к ветерану.

В то утро я с живым любопытством наблюдал, как он снаряжает Мануэлева мула со всею предусмотрительностью бывалого воина. Долгое время он прилаживал и поправлял на его спине громоздкое старинное седло с высокой лукою спереди и сзади и мавританскими стременами лопаткой: казалось, оно добыто из оружейной Альгамбры; глубокое сиденье было застлано пышной овчиной; за седлом пристегнута малета [25], уложенная заботливой рукою Долорес; на нее наброшена манта [26], подстилка или одеяло, это уж как придется; самонужнейшие альфорхи повешены были спереди, и с ними бота, кожаная бутыль с вином или водою; в заключение старый солдат приторочил сзади трабуко, пошепту благословив его. Наверно, так же снаряжали в Древние времена мавританских ратников – в набег или в город на состязания. Кругом сошлись крепостные зеваки, среди них кое-кто из инвалидов; все глазели, предлагали помощь и подавали советы, к превеликому раздражению дяди Поло.

Когда все было готово, Мануэль распрощался с домашними, дядя Поло подержал ему стремя, поправил седло, затянул подпруги и отсалютовал по-военному, потом обернулся к Долорес, которая любовалась посадкой своего зарысившего прочь кавалера.