Алгебраист

Почти прямо над нами геостационарное зеркало отражало единственный резкий, желтовато-белый луч, рассекавший самую большую грозовую зону на Наскероне: она тяжело двигалась по небу, как оранжевато-коричневый синяк размером в тысячу лун.

— Доброе утро, главный садовник.

— Доброе утро, смотритель Таак.

— И как поживают наши сады?

— В основном, я бы сказал, неплохо. Для весеннего времени они в хорошей форме.

Я, естественно, мог бы рассказать об этом и в больших подробностях, но сначала хотел понять — может, смотритель Таак заговорил со мной просто из вежливости.

Он кивнул на волу, струящуюся вокруг моих нижних конечностей:

— Вам это ничего, ГС? Я смотрю, ручей тут такой резвый.

— Я тут надежно зацепился и стал на якорь, спасибо, смотритель Таак. — Я помедлил (и во время паузы услышал, как чуть дальше в саду кто-то маленький и легкий бежит по каменным ступеням к гравиевой дорожке), а потом, видя, что смотритель Таак продолжает одобрительно улыбаться мне, добавил: — Вода сейчас высока, потому что работают нижние насосы, пускающие ее по кругу, чтобы мы пока могли очистить одно из озер от плавучих сорняков.

Человечек все приближался, в двадцати метрах от нас добрался до дорожки и теперь бежал, разбрасывая гравий.

— Понятно. А я как-то и не подумал, что в последнее время было много дождей. — Он кивнул. — Ну что ж, хорошей вам работы, ГС, — сказал он и повернулся, чтобы идти, но тут увидел того, кто бежал к нему.

По частоте шажков я решил, что это девочка Заб. Заб еще в таком возрасте, что для нее естественно бегать с места на место; она это и делает, если только не получит замечания от старших. Но мне показалось, что на сей раз она бежит как-то по-особому. Смотритель Таак улыбнулся и одновременно нахмурился, глядя на девочку, когда та резко остановилась перед ним на дорожке — одну руку она прижала к груди своего желтого комбинезона и согнулась чуть не пополам, чтобы пару раз притворно глубоко вздохнуть. Длинные розовые кудряшки плясали вокруг ее лица. Потом она вздохнула еще раз, еще глубже, чем прежде, и, выпрямившись, сказала:

— Дядя Фассин! Дедушка Словиус говорит, что у тебя опять связь отключена, и если я тебя увижу, то чтобы сказала, чтобы ты сразу же шел к нему!

— Так, значит, и говорит? — спросил, улыбаясь, смотритель Таак.

Он наклонился и, взяв Заб под мышки, поднял ее до высоты своего роста. Розовые туфельки девочки оказались на уровне его пояса.

— Да, так и говорит, — сказала она, шмыгнув носом. Она посмотрела вниз и увидела меня, — Ой, здравствуйте, ГС.

— Доброе утро, Заб.

— Ну что ж, — сказал смотритель Таак, еще чуть подбросив девочку, а потом опустив прямо себе на плечи. — Давай-ка пойдем и выясним, что нужно старику, а? — Он пошел вниз по тропинке к дому. — Как тебе там, наверху, не страшно?

Она обхватила руками его голову и ответила:

— Не-а.

— Только смотри, чтобы не задеть за ветки.

— Ты сам смотри, чтобы не задеть за ветки, — сказала Заб, потирая костяшки пальцев о каштановые кудри смотрителя Таака. Она повернулась и махнула мне. — Пока, ГС!

— До свиданья, — крикнул я им вслед.

— Нет, это вы смотрите, чтобы не задеть за ветки, юная леди.

— Нет, это вы смотрите, чтобы не задеть за ветки! — Нет, это вы смотрите, чтобы не задеть за ветки.

— Нет, это вы смотрите, чтобы не задеть за ветки…

1 ОСЕННИЙ ДОМ

Оно думало, что здесь будет безопасно, что здесь оно будет не так заметно: черная промороженная пылинка в широчайшем покрывале ледяного ничто, крапчатым кружевом наброшенного на систему. Но оно ошибалось — здесь было опасно.

Оно лежало, медленно поворачиваясь, беспомощно наблюдало, как мигающие лучи зондируют выщербленные, пустые пылинки вдалеке, и понимало, что его судьба решена. Казалось, щупальца определителя в своем исследовании двигаются слишком быстро, чтобы почувствовать что-нибудь, слишком неуверенно, чтобы зарегистрировать, едва касаются, почти не освещают, — но они делали свое дело, не находя ничего там, где ничего и не было. Один только углерод в следовых концентрациях, заледенелая вода, твердая, как металл: древняя, мертвая и (если ее не трогать) безобидная для всех. Лазеры снова погасли, и оно в очередной раз преисполнилось надежды, застав себя за мыслями, противоречащими всякой логике: вдруг преследователи махнут рукой, признают поражение, займутся своими делами и оставят его в покое — пусть себе вечно крутится на своей орбите. А может, оно упорхнет в одинокую вечность досветовых скоростей, в изгнание, или переместится в предсмертный сон, или… А может, прикидывало оно (и вот этого-то они и боялись, поэтому и выискивали его повсюду), оно организует заговор, все спланирует, поднимется, сделает, ускорится, построится, умножится, соберется и… атакует!..