Алгоритмы истории

Крупная промышленность, как хорошо сказал Маркс, «создала мировую историю», то есть мировой рынок, международное разделение труда, средства физической и культурной коммуникации, связавшие прежде изолированные общества, сделавшие их современниками, хотя одни из них только–только пересекли границу политической революции, а другие вступили в эру самолетов и субмарин. Физическая синхронизация стадиально различных обществ породила «мировую деревню» — колониальный мир. Колонии капиталистических государств — не просто вассальные страны или провинции, какими были колонии Греции или Рима. Это особые исторические организмы: двухформационные. Обычно это перезрелые феодальные страны, оказавшиеся политическими невольниками метрополий. И одновременно — это регионы с однобоко развитой, но крупной, нередко передовой индустрией. Здесь есть дешевое сырье и дешевая рабочая сила, отсутствуют правовы е регуляторы, снижающие прибыльность производства, сюда выгодно выводить капитал и так далее.

Здесь в двухформационных социумах, как и в обществах «беременных будущим», двойной набор классов: крестьяне и рабочие, феодалы и капиталисты, духовенство и интеллигенция. Однако это не зародышевое «общество в обществе», а нечто совсем иное: симбиоз двух развитых, хотя внутренне и враждебных друг другу обществ. Феодализм колоний имеет мало шансов перейти в первую, буржуазно–демократическую фазу капитализма. Капитализм колоний — это не собственное порождение феодального общества, а нечто чужеродное, враждебное большинству, подавляющее ростки частного, демократического капитализма, появляющиеся на местной почве, ибо крупный капитализм заинтересован как раз в сохранении феодальных порядков.

Нетрудно понять, что именно в этих зонах мирового развития общественные противоречия достигают максимума. Здесь максимум бесправия, угнетения, деспотизма, здесь сама химерность, неорганичность социума, отсутствие естественно сложившихся, формационно логичных регуляторных механизмов порождает гипертрофированный контрольно–репрессивный управленческий аппарат. Здесь складывается специфический тип массовой психологии, характеризующийся глубокой апатией выпавших из исторической жизни людей, периодически сменяющейся иррациональными взрывами. Здесь движения угнетенных имеют форму реакции не на феодализм, то есть не на «проклятое прошлое», а по преимуществу на еще более проклятое будущее — капитализм: революции питаются энергией феодально–демократической, феодально–социалистической реакции на враждебное, чужеродное, разрушающее традиционные народные идеалы грядущее. Однако существенная особенность подобной реакции колониального социума заключатся в том, что в ней нет или почти нет черт луддизма: враждебность вызывает не индустрия, уже осознанная как источник богатства, а капитализм; деколонизирующееся общество грезит о свободе без отчуждения, о зачатии без греха, то есть стремится стать развитым, сильным, индустриальным, но не капиталистическим обществом.

Разновидность колоний — «самоколонии»: политически независимые, нередко мощные в военном отношении государства, империи, имеющие химерный двухформационный уклад. Характерный пример — Россия конца XIX — начала XX веков. Разумеется, в политическом отношении Россия колонией не была: тюрьма народов, как о ней говорили, жандарм Европы. Но Россия была типичной самоколонией.

Вспомним: в 1914 году в статье «Из прошлого рабочей печати в России» Ленин утверждает, что ситуация в России, самой отсталой стране Европы, аналогична ситуации в Англии конца XVII и во Франции конца XVIII — первой половины XIX столетий, то есть что в России — канун буржуазно–демократической революции, Ленин прав: Россия конца XIX — начала XX века давно уже не докапиталистическая страна. Но вот аналогия с Англией и Францией была, конечно, условна. Русский капитализм не был буржуазно–демократическим, он имел выраженный колониальный облик. Россия располагала крупной промышленностью, причем концентрация капитала в основных отраслях достигала столь высокого, даже опасного уровня, что талантливый царский чиновник, глава департамента артиллерии Маниковский выдвинул идею национализации этих отраслей. Но индустриализация была лишь островом в гниющем феодальном болоте, которое не успел осушить фермерскими хозяйствами — отрубами — дальновидный Столыпин.