Али и Нино

Ролланд поправил белый галстук и посмотрел в зеркало, при этом рука с нежностью коснулась нагрудного кармана фрака, где в мягких шелках подкладки хранился его самый надежный бастион в этом мире - две тоненькие книжки – паспорт гражданина Соединенных Штатов, законно выданный на имя Джона Ролланда, и чековая книжка на то же имя в Национальном Чейз Банке Нью-Йорка.

Под защитой этих двух книжек Джон чувствовал себя очень уверенно. Он пил виски, думая о том, что наутро проснется с головной болью, и это происходит уже все последние годы, но он все равно не бросится в бездну авеню. Честолюбие не позволит ему кончить так же, как и его братья, его отец и дед.

- Виски, - заказал он, чувствуя, как проясняются его мысли.

Теперь он точно знал, что неправильно выставлять молодого ученого только после тысячи метров. Молодой человек должен появиться уже на первых двухстах метрах. К тому же крупным планом. Что-то вроде: «Юный исследователь в своей лесной лаборатории. Он побеждает тропическую малярию».

«Отлично, - подумал Джон Ролланд, - главное не забыть об этом утром».

Он поднялся, бросив на стойку доллары, и направился к лифту, бросив взгляд на отразившуюся в зеркале свою тощую фигуру в черном фраке.

Тесная кабинка лифта понеслась вниз, вызвав у Джона привычный свист в ушах. На улице он медленно открыл дверцу своего автомобиля, отжал педаль газа и поехал по темной пустынной Пятой к Центральному парку. Перед парком он съехал и вышел у отеля «Барбизон-Плаза».

Портье протянул ему ключи и конверт. Джон Ролланд посмотрел на портье, и вдруг почувствовал навалившиеся на него усталость и неизмеримую грусть. В номере он переоделся в пижаму, подошел к шкафу, немного постоял в нерешительности, потом налил себе виски и сел за письменный стол. Открывая продолговатый конверт, он думал об отправителе - кинопродюсера Сэме Дуте, которого в действительности зовут Перикл Хептоманидес, однако это было уже очень давно.

«Дорогой Джон, – писал агент, – прилагаю несколько писем, которые пришли на твое имя. В том, что от продюсера, кажется, что-то очень важное. Я думаю, что за свои десять тысяч долларов он вправе требовать, чтобы сцена похищения была снята на Гавайях».

Джон Ролланд с вздохом развернул письмо продюсера, думая при этом о том, что на самом деле, ему следовало писать лирические стихи, а не сценарии, в которых сцены похищения надо снимать на Гавайях. Потом он подумал о продюсере, у которого уже было тысячи метров неиспользованных гавайских съемок и который решил переделать текст только потому, что десять тысяч долларов - это большие деньги.

Перед ним лежала пачка писем со счетами, предложениями, запросами. Все конверты одинаково прямоугольные, с печатью фирмы на лицевой стороне. Только один - квадратный и без печати. Джон Ролланд выудил его из стопки, не подозревая, что за чудо он держит в руках. Тут он сильно покраснел, и голубая жилка выступила у него на лбу, сердце бешенно забилось. Он прочитал: «Его императорскому Высочеству, изгнанному принцу Абдул Кериму. Очень важно! Просьба переслать!»

Он швырнул письмо в угол и вскочил с места.

-Идиот, - выругался он, потом подошел к телефону, повертел ручку и стал ждать пока раздастся голос агента.

- Перикл Хептоманидес, - закричал он. - Сколько раз я говорил тебе, что таким письмам место в корзине.

Пьяный продюсер залепетал на иностранном, но абсолютно понятном обоим языке, что-то вроде «Ваше Высочество».

- Идиот, - крикнул Джон Ролланд и бросил трубку.

Он раздраженно расхаживал по комнате взад-вперед, искоса поглядывая на письмо. Потом решительно вскрыл его и стал читать красиво выведенные турецкие строчки, недоуменно качая головой.

«Анбари, - думал он, - был такой министр. У него есть дочка. Ах да! Кажется, об этом был разговор».

Он закрыл глаза и на секунду погрузился в иной, давно уже канувший в небытие мир. Потом снова покачал головой и сел за письменный стол. Он писал по-турецки, справа налево, странным образом напоминая при этом больную обезьяну. Он выглядел подавленным, его нос выступал вперед, как у хищной птицы. Он писал:

«Дорогая Азиадэ! Я больше не тот, кем был раньше, и желаю Вам, чтобы Вы тоже перестали быть той, кем были раньше. Наш господин и император обвенчал нас с вами, но это было в другой жизни. Ваша совесть может быть чиста, потому что меня больше нет. Так что, Вы абсолютно свободны. Не все то грех, что им называют. Но я, может быть, и заблуждаюсь, потому что я больше не я. Вы изучаете жизнь моих предков и все-таки тоскуете по мне. Это удивляет меня. Сделайте милость, считайте, что меня больше нет. Если же мне суждено когда-нибудь снова появиться, я позову Вас, но лучше Вам на это не надеяться. Будьте счастливы.

Не подписываюсь, потому что меня не существует».

Ролланд запечатал конверт и опустил его в почтовый ящик на этаже.

- Очень удобно, - проговорил он при этом, и не ясно было, что конкретно он имел в виду – близость почтового ящика или незнакомую девушку, которую зовут Азиадэ и которая изучает жизнь его предков.