Али и Нино

— Быть может, еще некоторые индусы… — задумчиво заметил шахзаде. Много лет назад я путешествовал по Индии и встречался там с очень благородными людьми, получившими хорошее воспитание и своим культурным уровнем ничем нам не уступающими. Впрочем, хоть в чем-нибудь, но их варварство должно было проявиться. Мне довелось обедать с одним индийским аристократом, и представьте себе, он ел листья салата!

Гости изобразили на лицах полнейший ужас. Какой-то мулла в широкой эммаме, со ввалившимися щеками тихим, усталым голосом проговорил:

— Иранцев отличает от остальных то, что лишь мы можем по достоинству оценить красоту.

— Вы совершенно правы, — согласился дядя. — Я, например, прекрасную газель предпочту грохочущей фабрике и готов забыть, что Абу Сеил, который создал первые рубаи в нашей литературе, был неверным.

Дядя откашлялся и нараспев прочитал одну из рубай.

— Поразительно, поразительно! — воскликнул мулла. — Сколько гармонии! — и повторил последнюю строку рубаи.

Мулла поднялся, взял серебряный с узким горлышком кувшин для омовения и тихо вышел из зала. Отсутствовал он недолго. Вернувшись, поставил осторожно кувшин и сел на место.

— Ваше высочество, — обратился к шахзаде отец, — верно ли говорят, что наш премьер-министр Восуг-ад-Довле намерен заключить новый договор с Англией?

— Вам лучше спросить об этом Асада-ас-Салтане, — засмеялся шахзаде. Впрочем, это уже не является государственной тайной.

— Да, — подтвердил дядя, — это будет очень выгодный договор. Потому что отныне варвары станут нашими рабами.

— Почему?

— Вы ведь знаете, что англичане любят работать, а мы — наслаждаться прекрасным. Они любят сражения, а мы — покой. Это и позволило нам прийти к соглашению. Теперь нам не придется заботиться, о безопасности наших, границ. Англия берет на себя защиту Ирана. Англичане проложат дороги, построят дома, а вдобавок еще и заплатят нам. Потому что понимают, в какой степени мировая культура в долгу перед Ираном.

— Вы верите, что Англия будет защищать нас во имя нашей культуры? — недоверчиво спросил сидевший рядом с дядей его сын Бахрам хан Ширваншир. Может быть, они делают все это во имя нашей нефти?

— Для светоча мира и культура, и нефть равно достойны защиты, холодно отвечал дядя. — Но мы не можем быть солдатами!

Тут в разговор вступил я.

— Почему не можем? Я, например, сражался за свой народ и уверен, что и впредь буду сражаться за него.

Асад-ас-Салтане бросил на меня недовольный взгляд. Его высочество поставил чашку и важно проговорил:

— А я не знал, что среди Ширванширов есть и солдаты.

— Али хан, ваше высочество, был не солдатом, а офицером.

— Это не имеет значения, Асад-ас-Салтане, — сказал шахзаде и насмешливо добавил: — Ишь ты, офицер!

Я прикусил язык. Проклятье, совершенно вылетело из памяти, что в глазах правоверного иранца быть солдатом — дело недостойное.

На моей стороне был, кажется, только Бахрам хан. И то, наверное, только потому, что еще молод. Сидевший рядом с шахзаде господин Мушир-ад-Довле, занимающий высокий правительственный пост, втолковывал моему двоюродному брату, что Иран находится под защитой Аллаха и для того, чтобы блистать, ему не нужны мечи. В прошлом сыны Ирана уже доказали свою отвагу.

— В сокровищнице шахиншаха хранится модель земного шара, отлитая из чистого золота, — сказал он, заканчивая свои наставления. — Каждое государство на этой модели отмечено отдельным драгоценным камнем. Лишь территория Ирана выложена алмазами. Это больше, чем символ. Это признанная всем миром истина.

Я вспомнил иностранных солдат, оккупировавших страну, и полицейских в драных мундирах, которых видел в Энзели. Это Азия! Азия, которая из страха стать европейской сложила оружие перед Европой! Шахзаде презирает воинскую службу. И это наследник шаха, совершившего некогда, при участии моих предков, победоносный поход на Тифлис. Иран в те времена был гордой страной, и иранцы умели владеть оружием. Как все изменилось и обмельчало! Теперь шахзаде поэзию предпочитает пулемету. Может быть, потому, что он лучше разбирается в поэзии? И шахзаде, и мой дядя уже стары. Иран умирал, но умирал изысканно. Мне вспомнился Омар Хайям:

День и ночь — шахматная доска,
Там судьба играет с человеком.
Его возвысив, объявит «шах» и «мат»,
И на место поставит благополучно.

Увлекшись своими мыслями, я не заметил, что прочитал эти стихи вслух. Лицо шахзаде просияло.

— Значит, вы стали солдатом случайно. Почему же не говорите об этом? Вижу, вы человек образованный. Стали бы вы военным, если б вам пришлось самому избрать свою судьбу?

— Ваше высочество интересуется, каким бы стал мой выбор? Я выбрал бы четыре вещи: рубиновые губки, музыку, мудрые изречения и еще красное вино.

Это знаменитое стихотворение Дагиги, которое я вовремя догадался вставить, вернуло мне благосклонность собравшихся. Даже мулла с ввалившимися щеками доброжелательно улыбнулся мне.