Али и Нино

Настроение у нас приподнятое. Слишком уж волнующим было событие. В этот торжественный день я решил вести себя не так, как всегда. Прежде всего, я дал себе слово быть как можно воспитанней. Впрочем, осуществить с утра это благое намерение оказалось сложнее, чем я предполагал — все домашние еще спали. Зато по дороге в гимназию я раздавал милостыню всем нищим, которые попадались мне на пути. Просто так, для надежности. Причем я так волновался, что одному вместо пяти копеек дал целый рубль. Нищий бросился благодарить меня.

— Не меня благодари, — важно отвечал я, — а Аллаха, который благословил меня на такую щедрость.

Теперь уже срезаться на экзамене было невозможно.

Молебен закончился. Мелкими шажками мы приблизились к экзаменационному столу. Члены комиссии напоминали чудовищ, вывезенных Ноем на его знаменитом ковчеге: бородатые лица, мутные глаза, парадные золотые мундиры. От торжественности обстановки становилось чуть тревожно, хотя особой причины для волнения не было: русские преподаватели очень редко срезали мусульман на экзаменах. А все потому, что у нас множество друзей — отчаянных парней, вооруженных ножами и револьверами. Преподаватели это знали и боялись своих учеников не меньше, чем ученики боялись их. Для многих назначение в Баку было воистину божьей карой: слишком обычным для Баку делом было нападение под покровом ночи на преподавателей. В итоге нападавшие оставались неизвестны, а избитый преподаватель получал назначение на новое место. Поэтому преподаватели закрывали глаза на то, что ученик Али хан Ширваншир бессовестно списывал задания по математике у своего соседа Метальникова. Только однажды, в самый разгар процесса списывания преподаватель подошел ко мне и отчаянно прошептал: «Ну, не так же откровенно, Ширваншир, ведь мы не одни».

Письменный экзамен, по математике мы сдали без приключений, а потом довольные этим беззаботно спустились по Николаевской, словно уже не были гимназистами.

Назавтра предстоял письменный экзамен по русскому языку. И вот директор торжественно вскрывает запечатанный пакет, полученный из Тифлиса, и громко произносит:

— Женские образы, отражающие идеал русской женщины, в произведениях Тургенева.

Тема простая, можно писать все, что угодно. Надо только хвалить русских женщин, и все будет в порядке.

Гораздо труднее был письменный экзамен по физике. Но здесь недостаток знаний успешно компенсировался испытанным искусством списывания. Так я проскочил и физику.

После этого экзаменационная комиссия дала нам день отдыха.

Теперь пришла очередь устных экзаменов. Здесь уже списыванием делу помочь было нельзя. На простые вопросы следовало давать как можно более заумные ответы.

Первым шел экзамен по закону Божьему. Наш мулла, который во время предыдущих экзаменов держался на заднем плане, на этот раз занимал главное место за столом. Он был в легкой накидке, подпоясанный зеленым поясом, который свидетельствовал о приверженности муллы к учению Пророка. С учениками мулла был добр. Я лишь выпалил: «Нет Бога, кроме Аллаха, Мухаммед Его Пророк, а Али наместник Аллаха», и мне была выставлена самая высшая оценка, потому что это были главные слова, отличавшие шиитов от заблудших суннитов. Этим словам нас научил мулла, и еще он говорил, что хотя сунниты и сбились с пути истинного, однако Аллах и их не оставил своей милостью. Наш мулла был человеком мягким.

К сожалению, этого нельзя было сказать о преподавателе истории. Настроение у меня испортилось, как только я взял билет и прочитал вопрос: «Гянджинская победа Мадатова». Речь шла о сражении под Гянджой, когда после жестокого обстрела русских было разгромлено войско Ибрагим хана Ширваншира, того самого, который помог Гасанкули хану прикончить Цицианишвили.

— Ширваншир, — мягко проговорил преподаватель, видя мое замешательство, — вы можете воспользоваться своим правом и поменять билет.

Я с сомнением посмотрел на билеты, лежащие, как лотерейные, в глубокой чаше. Каждый ученик имел право один раз поменять билет, но в этом случае на отличную оценку рассчитывать уже не приходилось. Стоит ли испытывать судьбу? По крайней мере, как погиб мой прадед, я знал хорошо, а в чаше лежали еще вопросы о всяких Фридрихах, Вильгельмах, Фридрихах-Вильгельмах, о гражданской войне в Североамериканских Штатах. Там уже выкрутиться было бы сложнее!

Я отрицательно покачал головой:

— Нет, благодарю, я буду отвечать на свой билет. — И, стараясь сдерживать обуревавшие меня чувства, я стал рассказывать о том, как иранский шахзаде Аббас Мирза во главе сорокатысячной армии выступил из Тебриза, чтобы изгнать русских из Азербайджана. У Гянджи его встретил пятитысячный отряд, которым командовал царский генерал, армянин Мадатов. Огнем своей артиллерии Мадатов расстрелял иранское войско и обратил его в бегство. Аббас Мирза спасся тем, что свалился с коня в канаву и пролежал там до конца этого побоища. Ибрагим хан Ширваншир с отрядом попытался переправиться на другой берег реки, но попал в плен и был расстрелян.