Али-паша

Еще в годы юности, когда Али был приближенным Курд-паши, он попытался соблазнить его дочь, которая уже была замужем за Ибрагимом. Ибрагим застал его, когда он перелезал через стену гарема: Али был вынужден скрыться и удалиться от двора. И теперь, решившись погубить женщину, которую некогда пытался растлить и опорочить, он решил повернуть дело таким образом, чтобы давнее покушение на ее честь обернулось покушением на жизнь. Невесть откуда взявшиеся подметные письма известили Ибрагима, что жена хочет его оставить, чтобы выйти потом замуж за Али-пашу, которого по-прежнему любит. В такой стране как Турция, где женщину винят прежде, чем заподозрят, и считают виновной прежде, чем выдвинут обвинение, подобная клевета неминуемо должна была погубить невинную Заде. Но при всей слабости и беспечности Ибрагима подозрительность и злопамятство были ему чужды. Он обратился к жене, и той без труда удалось очиститься от навета; мало этого, мгновенно разгадав планы и замыслы клеветника, она предостерегла против него мужа. Гнусная попытка очернить Заде провалилась, и Али был полностью посрамлен. Но ему было безразлично мнение окружающих, и неудача ничуть его не обескуражила. Он направил свои происки на второго противника, которого еще не задевал, и на сей раз постарался действовать наверняка.

Из Загоры, края знаменитых врачевателей, он призвал некоего шарлатана, которого уговорил отравить Сефер-бея, посулив за это сорок кошелей золота. Они обо всем условились, и злодей отправился в Берат. Вскоре после его отъезда паша для виду хватился беглеца, объявил его перебежчиком и, повелев арестовать как соучастников его жену и детей, приказал держать их заложниками, чтобы заручиться верностью знахаря, но на деле они должны были стать залогом молчания последнего, когда преступление совершится. Из писем, которыми Али буквально засыпал Бератского пашу, требуя выдачи перебежчика, Сефер-бей узнал о притеснениях, учиненных семье лекаря, и решил, что если врач подвергается таким преследованиям со стороны его кровного врага, то, значит, вполне заслуживает доверия, и взял его на службу. Шарлатан ловко воспользовался расположением своего доверчивого покровителя, втерся к нему в милость и вскоре сделался его конфидентом, врачом и аптекарем, а как только бей занемог, под видом лекарства дал ему яду. При появлении первых признаков близкой смерти знахарь сбежал, а скрыться ему помогли приспешники Али, которых было полным-полно при бератском дворе. Вскоре после того он явился в Янину, рассчитывая на награду за совершенное злодеяние. Паша поблагодарил его за усердие, похвалил за ловкость и препроводил к казначею. Но в ту самую минуту, когда отравитель, выйдя из сераля, направился за наградой, он был схвачен поджидавшими его палачами и тут же на месте повешен. Покарав убийцу Сефер-бея, Али одним махом и уплатил долг, и устранил опасного свидетеля, из чего ясно, какое огромное значение придавал он несчастному бею. Не довольствуясь этим, он постарался выставить отравительницей супругу Ибрагим-паши, приписав ей чувство ревности и зависти к уважению, которым пользовался в доме ее деверь. Так он объяснил это происшествие своим креатурам в Константинополе. Али всюду, где только мог, порочил семью, которую стремился погубить из алчности, мечтая завладеть ее достоянием. Вскоре он начал готовиться к новым набегам, ссылаясь на вызванный им же самим скандал и утверждая, что хочет отомстить за Сефер-бея, своего ближайшего друга, как вдруг получил уведомление от Ибрагим-паши, что тот поднял против него лигу теспротийских христиан, во главе которой встали сулиоты[25], славившиеся по всей Албании отвагой и свободолюбием.

Во вспыхивавших повсеместно жарких схватках перевес неизменно оставался за противниками Али. Тогда он вступил в переговоры с мятежниками и заключил с ними наступательный и оборонительный союз. Новый альянс, как и первый, завершился свадебными торжествами. Добродетельная Эмине, видя, что сын ее Вели женится на второй дочери Ибрагима, надеялась, что разногласиям двух семей положен конец, и была на вершине счастья. Но радость ее была недолгой: свадебные песнопения вновь были прерваны хрипом умирающих.