Али. Жизнь

Сонни Листон это стандарт,
Который следует уважать.
Мы составляем авангард,
Призванный черных защищать.

О нем ты славу мог разнести,

Рассказать на весь белый свет,
Но в простодушии его обвинил.
«Милей тебя красотки нет»[13].

Неужели ты правда в газетах сказал,

Что «Джонс просто мелкий урод»?
Но когда к нему на ринг попал,
Бежал от него со всех ног.

Джонс – эталон для подражания,

Скажет тебе любой.
Он не только боксерское дарование,
Он африканский герой.

А про матушку-Африку нашу

Поешь старую песню свою?
Мол, «я не сражаюсь с аллигаторами
И в хижине не живу».

Для нас большая загадка,

Почему ты встал к нам спиной…
Ради красного «Кадиллака»
с обивкой белой и крышей откидной?

Хорошенько отныне подумай

Перед тем, чтобы что-то сказать.
Если сорвешься с вершины,
Где помощи будешь искать?

После боя с Джонсом Клей посетил вечеринку в честь своей победы в подвале ночного клуба «Small’s Paradise» в Гарлеме. Почетному гостю был подарен праздничный клубничный торт, который раскис из-за жары и влажности, царившей в переполненной комнате. Клей тоже раскис, измученный борьбой и нехваткой сна. Он плюхнулся на стул и изо всех сил пытался не уснуть.

Через несколько минут он извинился и удалился, сославшись на неважное самочувствие.

На следующий день он все еще был вялым. «У меня немного болит голова, – сказал он, готовясь покинуть Нью-Йорк. Суставы на правой руке распухли, ребра в кровоподтеках. – Я буду рад вернуться в Луисвилл… Мне не нравится этот большой город. Луисвилл мой дом… Там я смогу отдохнуть».

У гостиницы «Плимут» Клея поджидали красивые молодые девушки. Он согласился дать им автограф, а затем забрался в черный лимузин с водителем и двумя членами спонсорской группы из Луисвилла: Солом Катчинсом, президентом табачной компании Brown & Williamson, и адвокатом Гордоном Дэвидсоном. К ним присоединился репортер из журнала «Time». Когда лимузин проезжал через туннель Линкольна по дороге в Ньюаркский международный аэропорт, Дэвидсон показал Клею толстый контракт с агентством Уильяма Морриса, которое хотело представлять Клея, чтобы помочь ему заключать сделки в сфере телевидения и кино.

Клей был настроен скептически. «Они хотят половину выручки?» – спросил он.

«Нет, – ответил Дэвидсон, – только десять процентов. Вы платите пять, мы платим пять».

Катчинс вмешался в разговор: «Кассиус, это хорошая организация».

Клей либо не хотел довольствоваться девяноста процентами, либо не понял сути сделки. Он вспомнил слова отца, который учил, что обещания бесполезны – аванс это единственный вид оплаты, на который можно надеяться. А потом он вернулся к обсуждению Сонни Листона. «Я хочу больше денег, – сказал он. – Сейчас мы не должны мелочиться. Мы должны играть по-крупному. Нам больше не нужна эта подготовка. Теперь о нас все знают. Мы идем за Листоном и деньгами… Достанем эту большую обезьяну, этого безобразного здоровяка Листона».

Он сделал паузу, будто разговор о телевидении и кино только сейчас начал доходить до него – вместе с воспоминаниями о трепке, которую ему устроили прошлой ночью, – и продолжил тихо говорить: «Может быть, если мы сделаем достаточно появлений на публике, нам не придется столько сражаться и суетиться. Куй железо, пока горячо».

Это было удивительно. Клей в возрасте двадцати одного года, сидя в лимузине, в кои-то веки говорил о рисках бокса, о том ущербе, который этот спорт наносил телу и разуму, делился планами уйти из спорта, пока он был еще достаточно здоров, чтобы наслаждаться жизнью после бокса. Он мог петь! Он мог шутить! Он мог сниматься на телевидении и в кино! Но вскоре внимание боксера переключилось на более насущные проблемы, связанные с предстоящим авиаперелетом в Луисвилл.

«Когда в последний раз падали самолеты?» – спрашивал он в зале аэропорта, где они сидели в ожидании своего рейса. «Когда случилась последняя авиакатастрофа?» – повторил он так громко, что одному из попутчиков пришлось цыкнуть на него из опасений, что их могут снять рейса, если Клей посеет панику среди других пассажиров.