Альянс и разрыв со Сталиным

Хотя сообщения посла явно произвели на Молотова впечатление, он, казалось, полагал, что именно теперь должен проявить известную сдержанность и позволить себе ряд вопросов. Он высказал мнение, что «поездка такого выдающегося дипломата и государственного деятеля, как Риббентроп», нуждается в тщательной подготовке. Кроме того, он хотел предварительно выяснить такие вопросы: была бы Германия готова заключить с Советским Союзом пакт о ненападении? Использовала бы она свое влияние на Японию, чтобы добиться улучшения отношений последней с Советским Союзом? И пойдет ли в связи с предстоящими переговорами также речь и о Прибалтийских государствах?

Когда через два дня граф Шуленбург дал на все эти вопросы утвердительный ответ, Молотов констатировал, что «первым шагом к улучшению отношений могло бы послужить заключение торгового и кредитного соглашения». Тем самым Молотов просто-напросто занял позицию, прямо противоположную той, которой он придерживался 20 мая. Тогда было сказано, что, наоборот, начало торговых переговоров зависит от предварительного создания «политической основы». Этот инцидент был характерен для тактики Сталина, который, исчерпав все имеющиеся у него возможности, произвольно — не считаясь с ранее сделанными заявлениями — менял свои установки. Более показательный пример того, что правительство Советского Союза рассматривало и использовало внешнюю торговлю только в качестве функции внешней политики, вряд ли найти. Как sine qua non[9] для заключения пакта о ненападении Молотов назвал одновременное подписание протокола, в котором «должны найти свое отражение германские заявления от 15 августа».

Что имелось под этим в виду, не требовало никакого разъяснения: советское пожелание распространялось на высказанную 15 августа германскую готовность «договориться» с Советским Союзом по таким вопросам, как «Балтийское море, Прибалтика и т. д., и в данном случае также совместно выяснить и территориальные вопросы Восточной Европы».

19 августа Молотов получил от нас сообщение, что Риббентроп, если его поездка в Москву состоится, будет уполномочен подписать специальный протокол, который должен урегулировать интересы обеих сторон в районе Балтийского моря, вопрос о Прибалтийских государствах и т. д. Хотя отныне никаких сомнений в том, что Гитлер решил отдать Прибалтийские государства Советскому Союзу, больше не было, Молотов все еще не решался дать окончательный ответ насчет приезда Риббентропа в Москву. Наоборот, он окопался за необходимостью получить инструкции «своего правительства» (Сталина), а также иметь более точное сообщение о том, какие пункты должны быть включены в протокол.

Но не успел граф Шуленбург несолоно хлебавши вернуться в посольство, как его по телефону снова позвали в Кремль, где он констатировал, что за это время Сталин лично вмешался в дело, ибо Молотов не только вручил нам проект пакта о ненападении, но и сообщил, что Риббентроп может прибыть в Москву, скажем, через неделю после подписания торгового соглашения.

Однако для Гитлера дело явно двигалось недостаточно быстро, ибо 20 августа он направил Сталину телеграмму, в которой устранял все сомнения насчет содержания протокола и настаивал на том, чтобы Риббентроп был принят в Москве 23 августа.[10]

Телеграмма с грифом «сверхсрочно» была отправлена Риббентропом послу Шуленбургу с личным поручением Гитлера немедленно вручить ее Молотову для передачи Сталину в 18.45 20 августа 1939 г. и получена германским посольством в Москве в 0.45 21 августа 1939 г. В 10.15 21 августа 1939 г. Риббентроп дополнительно шлет Шуленбургу прибывшую в Москву в 14.30 того же дня телеграмму: «Прошу со всей энергией позаботиться о том, чтобы поездка состоялась. Дата — как в [предыдущей] телеграмме». Письмо Гитлера Шуленбург передал Молотову. Ответ Сталина на письмо Гитлера см.: Год кризиса. Т. 2. С. 303. Молотов передал его Шуленбургу 21 августа в 17 час. — Примеч. сост.

Известие это, по свидетельству Хевеля, было воспринято Гитлером с необузданной радостью. С возгласом: «Ну, теперь весь мир — у меня в кармане!» — он стал обоими кулаками барабанить по стене и вообще повел себя как умалишенный. Риббентроп прибыл в Москву 23 августа на самолете. Первая беседа в Кремле началась в 15.30. Она длилась три часа и продолжилась вечером. Задолго до полуночи состоялось под писание пакта о ненападении и секретного дополнительного протокола, который определил судьбу Польши, Прибалтийских государств и Бессарабии.