– Записка в хлебе? – с усмешкой спросил оперативник. – Или нитка с грузиком через окно? Такой возможности у них нет. Я эти фокусы знаю. Я даже сейчас вам сказал бы, что это мог сделать кто-то из двух наших сотрудников, но боюсь ошибиться.
– Если вы подозреваете человека, то почему он до сих пор работает у вас? – спросил Портнов. – Это же ваш товарищ, коллега.
– В семье не без урода, – огрызнулся оперативник. – И потом, у меня только оперативные сведения, а не доказательная база. Получу факты, буду принимать меры.
Гуров настоял, чтобы разговор с Егорычевым, раз уж тот чувствует себя относительно нормально, произошел не в палате, а в отдельной комнате. Для этого им предоставили ординаторскую. Через пару минут оперативник привел туда подследственного.
Да, Егорычеву досталось! Левая сторона его физиономии заплыла, из-под плотной повязки виднелась приличная гематома. Грудь под больничным халатом была плотно перетянута бинтами, как и кисти обеих рук, видимо, из-за разбитых в кровь костяшек пальцев. Егорычев смотрел зло, даже как-то затравленно, то и дело слегка оскаливался и выставлял напоказ отколотый клык. Его щеки казались не просто впалыми, а с усилием втянутыми внутрь. Как будто этот человек старательно изображал из себя доходягу.
Кажется, он еще не отошел от событий этой ночи, по-прежнему ощущал на себе дыхание смерти. А ведь она чуть-чуть до него не добралась. Гуров хорошо знал, как делаются такие вещи. Наваливаются двое-трое, один вставляет в ухо шило или гвоздь. Потом короткий удар, и сталь проникает в мозг. Быстро, эффективно и чисто. Никакой кровищи по всей камере, как это бывает после поножовщины.
«А не пытались ли Егорычева просто напугать таким вот образом? – подумал Лев Иванович. – Странно, что покушение не удалось. С другой стороны, не таков этот Егорычев, чтобы его можно было легко напугать. В уголовном мире он по иерархии имеет право сидеть рядом со смотрящим. Правда, в их среде потерять высокий статус так же легко, как пуговицу в толчее метро. А потом гвоздь в ухо!»
– Здравствуй, Валера! – Гуров улыбнулся, разглядывая Егорычева. – Слышишь? Я же здоровья тебе желаю, не хочу, чтобы ты раньше времени скончался. Как самочувствие?
– Да пошли вы… – хрипло и беззлобно выдохнул уголовник. – Ваши штучки? Кто ко мне упырей подослал?
– Помилуй, Валера! – Гуров всплеснул руками. – На кой ляд нам это? Тебя запугивать? Ты что, шавка подзаборная, шестерка уголовная? Нет, Валера, мы можем с тобой бороться только с помощью закона, доказательств твоей преступной деятельности, в том числе и нескольких убийств. С тобой разговаривать, убеждать тебя бесполезно. Ты же имеешь две серьезные ходки.
– Тогда чего же из постели вытащили?
– Хочу посмотреть на тебя, понять, в каком ты состоянии. Узнать, кому понадобилось тебя убивать. Как ни крути, а даже камеры СИЗО – это территория государства. Чинить беззаконие там никому не позволено. В отношении тебя совершено противоправное действие, возможно, что и попытка убийства. Виновных надо наказать, организатора выявить и тоже привлечь к ответственности. Лет пять добавить к сроку, который ему суд за все прочее выпишет.
Егорычев облизнул сухие губы и промолчал. Он пребывал в явном замешательстве. Этот тип готовился к тому, что его будут раскручивать на признание в совершении конкретных преступлений, и вдруг оказался в непривычной для себя роли простого терпилы. В смысле потерпевшего, как их называют уголовники. К этому он был совсем не готов.
– Кто тебя хочет убить, Горя? – спросил Портнов.
– Не знаю, – ответил Егорычев. – Сам бы хотел узнать, какая сука…
– Подумай, Егорычев, поразмысли, – со вздохом проговорил Гуров. – Вопрос ведь стоит о твоей жизни. Мы тебе не сотрудничество предлагаем, а защиту. Хотим, чтобы ты живым до суда добрался.
– О чем ты? – Уголовник ехидно скривился. – Какой суд, начальник? Ты мне что предъявишь?
– Я? Ничего. Предъявлять будет следователь, – строго ответил Гуров. – А вот хамить мне не надо. Я привык к тому, что ко мне обращаются на «вы» или «господин полковник». Для тебя приемлемо «гражданин полковник».
Егорычев вдруг внимательно посмотрел на человека, разговаривавшего с ним, пожевал губами, явно что-то вспоминая, потом заявил:
– Вы полковник Гуров. Братва про вас терла, вы в МУРе раньше работали.
– Слава – великая вещь, – с довольным видом сказал Гуров, обвел ироничным взглядом своих коллег, а затем снова обратился к Егорычеву: – Ну, раз ты обо мне слышал, Валера, тогда давай говорить начистоту. Твои братки, которых ты слушаешь, наверняка тебе рассказали, что Гуров не врет даже вам. Всю жизнь я с вами воевал, сажал вас, но до вранья даже вам не опускался, всегда оставался честным человеком.
– Это да, – сказал Егорычев. – Все знают, что Гуров слово держит.
– Ну и славно, – проговорил Лев Иванович. – Значит, так, Горя! Следователю есть что тебе предъявить. Один доказанный труп можно гарантировать. С учетом преднамеренности убийства, предварительной подготовки, группового исполнения и предыдущих твоих отсидок в глазах судьи это тебе обойдется лет в двенадцать строгача.