– Не бойся, – повторил Метхли, беря Алиедору за дрожащую ладошку.
Больно и впрямь не было. Почти. Три стремительных укола тонкой, с человеческий волос, но удивительно твёр– дой иглой, три багряные капли, сорвавшиеся с подушечки пальца в три подставленные пробирки…
– Можешь посидеть тут спокойно, – предложил Метхли, не отрывая взгляда от скляниц, куда его ловкие руки уже добавляли то один, то другой эликсир.
Доньята осторожно опустилась на лавку. В печи жарко трещали поленья, холод совсем не чувствовался, хотя выстуженную избу надо топить самое меньшее день, чтобы изгнать просочившийся мороз.
Метхли стоял к Алиедоре спиной. Тихо позвякивало стекло, ползли странные, причудливые и порой отталкивающие запахи, со странной быстротою сменявшие друг друга – словно морские волны.
Наконец раздался негромкий хлопок, из-под рук чародея вырвался клуб плотного белого дыма. Метхли отшатнулся, что-то заскрипело, словно по доскам прошлись острыми железными крючьями. Маг что-то неразборчиво прошипел, бросил на Алиедору быстрый и недобрый взгляд через плечо – отчего доньяте вдруг очень захотелось выбежать на улицу, броситься к своему гайто, вскочить в седло – и скорее, скорее отсюда, куда угодно, только прочь от этого жуткого человека (полноте, да человека ли?!) с третьим глазом посреди лба…
Почему её ноги так и остались приросшими к полу?
Почему она осталась?
Почему ждала, глупо хлопая глазами, словно надеясь на невесть какое чудо?
Чародей наконец взглянул прямо на неё, и – о счастье! – страшный третий глаз оказался плотно зажмурен бугристыми толстыми веками, каких никогда не бывает и быть не может у обычного человека.
– Останешься со мной.
Он не спрашивал, он приказывал.
– Останешься со мной. В сторону – ни шагу.
– П-почему? – сжалась Алиедора.
– Ты отмечена, – внушительно проговорил чародей. – Погляди, что в твоей крови, – он высоко поднял три скляницы, до краёв заполненные чернильного цвета жидкостью. – Ты изменена.
– Ну и что? – У доньяты ещё хватало смелости перечить. И в самом деле – мало ли чего он туда намешал…
– Ну и что? – прошипел Метхли, третий глаз широко раскрылся, задёргался в орбите, наконец уставившись прямо на Алиедору, да так, что она, тихонько всхлипывая, стала сползать с лавки. – Спрашиваешь «ну и что», несчастная? А то, что у тебя кровь с Гнилью смешана, иная, уже не людская в тебе кровь течёт, это тебе тьфу?! – Он яростно потряс воздетыми скляницами.
– Я вижу просто чёр…
– Молчи! – Третий глаз нестерпимо сверкнул, словно внутри черепа ярко вспыхнули угли. – Хочешь убедиться?! Смотри!
Все три склянки оказались разом перевёрнуты. Чёрная жидкость плеснула на пол, три кляксы мгновенно слились, а затем лужица вдруг выгнула спину, выпустила четыре ящеричные лапки и взглянула в лицо Алиедоре тремя красными, лишёнными век глазками, из стороны в сторону мотнулся нагой крысиный хвост.
Тварь зашипела, раскрылась пасть – от края до края круглой головы, словно кругляш флака, разрезанный пополам, блеснуло три ряда мелких, но острых зубов.
– Хватит! – рявкнул Метхли, с силой вонзая посох прямо в спину страшилища. Что-то хрустнуло, словно ломались кости, и бестия стала растекаться, вновь становясь мокрым чёрным пятном. Дольше всего держались, зло блестя, три алых глаза, но вот наконец и они потускнели, словно утонув в разлившейся черноте. – Видела?!
Алиедора видела. Видела и понимала, что всё это может оказаться просто хитрой иллюзией, мороком, понимала… и ничего не могла сделать, потому что это понимание под пронзительным взглядом красного глаза стремительно таяло, исчезало, как утренний туман.
– Я тебя не обманываю, – с неожиданной усталостью вдруг сказал чародей. – Посуди сама, для чего мне, человеку, взыскующему сокровенного знания, морочить голову ничем не примечательной, совершенно обычной девочке, Лайсе из замка Ликси? Тратить силы и время, реагенты, далеко не дешёвые и редкие, которые не купить в лавочке на ближайшем углу? Нет, моя дорогая. Тебя отметила Гниль. Ты родилась с Нею в крови. Рано или поздно это бы проявилось, и тогда, – третий глаз уставился прямо на неё, – тогда тебя бы просто сожгли. Как и множество других. Большинство, конечно, ничего общего с Гнилью не имело, но малая, исчезающе малая часть… – волшебник покачал головой, – исчезающе малая часть, к каковой принадлежишь и ты, Лайсе, если, конечно, ты продолжаешь настаивать, чтобы тебя так называли.
– Но… Гниль… это же… как же…
– Не лепечи! – оборвал её волшебник. – Отмеченный Гнилью держит себя с достоинством. Смотри на меня.
– Ты… тоже?
– Конечно, – пожал плечами Метхли. – И поверь, моя дорогая, претерпеть мне пришлось куда поболе твоего. Пока я не понял, что Гниль – не проклятие, а благословение.
– Б-благословение?