Алиенора Аквитанская

И вошел в монастырь, и молился,
И просил у Бога прощения своих грехов;
Ради святого Томаса пожаловал дар:
Двадцать марок ренты бедному дому.

Эту ренту в двадцать марок и сейчас, в XX веке, выплачивают местной больнице английские короли.

После всех этих деяний, слегка подкрепившись и приободрившись, Генрих отправился в Лондон. Ночью к нему явился гонец с известием о поражении шотландского короля, который попал в руки Ранульфа де Гланвиля, королевского юстициария. Борьба после этого еще некоторое время продолжалась, но к концу сентября сыновья Генриха сдались.

Дело Алиеноры провалилось. Все было у нее отнято разом: власть, почести и даже дети, с которыми она отныне была разлучена. В то время ей было пятьдесят три года или около того: ее жизнь как женщины и королевы подходила к концу; она осталась наедине со своими обманутыми надеждами, униженная как в своих честолюбивых помыслах, так и в своих привязанностях.

Когда корабль, на борту которого находилась королева-узница, прибыл в Англию, Генрих сначала распорядился отправить ее в Винчестер, потом в башню Солсбери, где была его обычная резиденция. Речь шла не о том городе, который мы можем увидеть сегодня, с его собором, чья колокольня была выстроена лишь спустя век после описываемых событий, но о замке «Old Sarum»: местонахождение башни, в которой жила Алиенора, и сегодня можно определить по обширной, заросшей травой воронке, сейчас оказавшейся внутри ограды замка. Именно там она и провела наиболее мрачные часы своей жизни. Генрих не пощадил ее самолюбия: отныне он везде появлялся вместе с прекрасной Розамундой; а в 1175 г. попытался получить развод: с прибытием в Англию кардинала церкви Св. Ангела, Угуччьоне, у него появились кое-какие надежды на это. Генрих принял кардинала как нельзя лучше, подарил ему великолепных лошадей, приготовил для него и его свиты роскошные комнаты в Вестминстерском дворце, но, в конце концов, остался ни с чем: легат уехал, не прислушавшись к настойчивым просьбам короля аннулировать брак с Алиенорой.

Что могла делать королева в эти пустые и бесцветные для нее годы? Она оказалась отрезанной от жизни, отделенной от событий, происходивших на континенте. Она не была узницей в том смысле, в каком мы понимаем это сейчас: она несколько раз перебиралась из одной резиденции в другую, уезжала то в Беркширский, то в Ноттингемширский замок, но она постоянно оставалась под присмотром одного из верных слуг короля, Ра-нульфа де Гланвиля или Ральфа Фиц-Стефана, и, несомненно, были приняты все меры предосторожности для того, чтобы предупредить любую попытку к бегству, о чем умолял ее Ричард Пуатевинский. Удерживая Алиенору в Англии, Генрих лишал ее какой бы то ни было связи с сыновьями, и его политика отныне будет направлена на их разъединение. И ему даже удастся на какой-то срок вызвать недоразумение, — правда, кратковременное, — между Алиенорой и Ричардом из-за Аквитании, власть над которой мать и сын все еще делили друг с другом.

Нам ничего — или почти ничего — не известно о жизни Алиеноры во время этого долгого заточения. И, конечно, легко себе представить, что она знала минуты отчаяния, что иногда сидела в оцепенении долгими зимними днями, тонувшими в тумане, и прислушивалась к крикам круживших над голыми деревьями ворон, — крикам, сменившим мелодии флейты и цитры, о которых упоминал Ричард Пуатевинский. Но подобное настроение отнюдь не было преобладающим для Алиеноры, если судить об этом периоде бездеятельности по тому, что ему предшествовало, и в особенности по тому, что последовало за ним. Подолгу предаваться унынию было не в характере Алиеноры, равно как и с головой погружаться в сожаления о прошлом. Да, конечно, будущее представлялось королеве совершенно туманным, но нет никакого сомнения в том, что она, несмотря ни на что, сумела обратить себе на пользу настоящее. Мы получим доказательства этого, когда, выйдя на свободу, она удивит нас, явившись перед нами такой, какой мы еще не видели: никогда еще она не лучилась такой поразительной энергией, никогда еще не действовала так решительно, никогда не была до такой степени женщиной и до такой степени королевой. Все это заставляет нас думать, что годы уединения и безмолвия не пропали для Алиеноры понапрасну. Все ее поступки об этом свидетельствуют. Ее страстная любовь к литературе, живость ее ума, наблюдательность вспыхнули в ней ярко, как никогда прежде, и последние годы ее жизни послужат тому доказательством. Когда закончится этот долгий период бездействия, она снова окажется готовой к бою и намеренной извлечь во всех областях урок из долгих часов одиночества, проведенных под медленно меняющимся с течением времен года английским небом, то затянутым тяжелыми туманами, стелющимися по долине у подножия «Old Sarum», то подметенным морским воздухом, когда ветер с берега достигал башен Винчестера.

* * *