Алиф-невидимка

Его слова прозвучали богохульно, едва он произнес их. Он не любил ее. Обещание, данное им Дине, обещание, порожденное его нутром, чреслами и сердцем после того, как она открыла ему лицо, значило гораздо больше, чем его тайный союз с другой женщиной.

— Ах да, ты же подписал драгоценную бумагу. Не думаю, что ты также озаботился поиском свидетелей.

Алифу пришлось признаться, что нет.

— Вот видишь? Ты такой же лицемер, как и твои бородатые друзья. Твой брак не значит ничего ни перед лицом Аллаха, ни перед лицом кого-либо. Почему мы не можем быть честными перед самими собой — вот что меня убивает. Почему мы должны приплетать Аллаха к каждому прегрешению? Тебе хотелось переспать с Интисар, и ты это сделал. Лучше быть честным блудником, чем лживым праведником.

Резкий ответ не успел сорваться с губ Алифа, подавленный каким-то невольным чувством облегчения.

— Значит, я должен восхищаться твоей честностью? — наконец спросил он. — Так, да?

— Я надеялся, что так и произойдет. — Рука выглядел немного погрустневшим. — Я совсем по-другому представлял себе наш первый разговор. Мне казалось, что ты гораздо быстрее догадаешься, почему я доставил тебя сюда.

Алиф смигнул слезы, навернувшиеся от яркого света.

— Ты здесь, потому что я победил, — сказал Рука. Его губы сжались в тонкую, как лезвие, линию. — Ты спросил, что мне от тебя нужно; я полагал, что ты сам все поймешь, но поскольку это не так, я скажу тебе. Я выиграл, даже несмотря на то, что ты выкрал у меня главный козырь и использовал его против меня. Я хочу, чтобы ты прочувствовал это так же, как и предчувствие смерти. Я хочу, чтобы твое поражение насквозь пропитало тебя, пока ты сидишь нагишом в темноте и наблюдаешь, как твоя жизнь и твой рассудок рассыпаются в прах и превращаются в ничто. Я хочу видеть, как все твои интеллектуальные способности поочередно исчезают, пока ты не станешь дрожащим вонючим существом, ползающим у моих ног. К тому времени я получу от тебя те крупицы информации, что нужны мне для восстановления системы. Ты станешь мне ненужным. В тот момент я позволю тебе умереть. Возможно, я даже прикажу казнить тебя, хотя с наибольшей вероятностью я уморю тебя голодом. Картина того, как ты будешь в отчаянии поедать собственные ногти, кажется мне весьма привлекательной.

Алифу стало трудно дышать. Он смотрел прямо в зрачки Руке, не обращая внимания на слезы, лившиеся из его воспаленных, широко открытых глаз. Его страх был столь всеобъемлющим, что граничил с эйфорией, и это придавало ему сил.

— Я доживу до того дня, когда тебя бросят на растерзание собакам, — тихо произнес он.

Рука расхохотался:

— Хотеть не вредно.

Он повернулся и постучал в дверь, находившуюся в дальнем конце комнаты. Она открылась снаружи с громким лязгом.

— В следующий раз, — бросил он через плечо, — мы подробнее поговорим о книге.

* * *

После визита Руки его начали кормить. Время от времени в двери открывалась заслонка — за ней царила та же непроглядная тьма, — и в камеру Алифа проталкивали поднос. Он не верил, что пищу, состоявшую из хлеба и чечевичной похлебки, приносили ему регулярно. Иногда ему совсем не хотелось есть, когда откидывали заслонку, а временами он ощущал зверский голод, длившийся, как ему казалось, несколько дней, прежде чем заслонка открывалась снова. Он подозревал, что подобная нерегулярность являлась частью замысла Руки, имевшего целью держать его в напряжении или вовсе лишить его чувства времени. Алиф научился вскакивать и подбегать к двери при звуке откидываемой заслонки — если он не делал этого или вовремя не успевал, то поднос с грохотом падал на пол, и пища превращалась в несъедобные помои. Его охватила какая-то параноидальная уверенность, и он был убежден, что каждая «кормежка» станет последней, поскольку помнил угрозу Руки уморить его голодом.

У него выросла борода. Он пытался определить, сколько же он находится в заключении, по ее длине, но это оказалось невозможно. Единственный раз, когда он достаточно долго не брился, был тогда, когда он писал коды для Голливуда. Так что борода просто росла, и в какой-то момент он проснулся и обнаружил, что она вымахала на ширину ладони. Вскоре после этого снова включился свет, и появились два агента службы безопасности, которые потащили его по коридору в другую комнату с голыми стенами, где обдали его водой из шланга и стали скрести широкой щеткой, скорее всего от швабры. Алиф выл от боли, потеряв самообладание; он снова взвыл, когда к его лицу поднесли бритву, а затем сбрили бороду и обрили голову, бросив его в камеру с кровоточащими порезами на лице и на голове. Какое-то время ему казалось, что они прочли его мысли, и перестал щупать лицо в поисках щетины.