Она сидела в фитнесе на резиновом шаре, раскачиваясь, и строчила себе в телефон. Человек не отходил от неё.
— Вы так упадете.
— Ну, что ещё?
Перед ней стоял улыбающийся красавец в навороченном белоснежном спортивном костюме. Иссиня-черные волнистые волосы струились по его широким плечам. В руках он крутил брелок от мерседеса.
— Вы же ведь Диана?
— И?
— Меня зовут Артур. И я не клеюсь.
— Но именно это и делаешь.
— Отнюдь. Я хочу поговорить с вами по одному очень важному делу, и оно – совершенно не то, о чем бы вы могли подумать.
— ?
— По поводу вашего друга Алексея.
Диана неловко двинула попой и полетела с шара на маты.
— Ну, вот, я же предупреждал.
Артур подал ей руку, помогая подняться.
— Но как ты угадал? — спросила Галя.
— Понятия не имею. Интуиция. А, кроме того, ведь, чего я к вам сюда летел?
— Чернобыль?
— Ну да. Ведь у нас нет радиации вообще.
— Вообще нет радиоактивных элементов?
— Нет, у нас на планете нету.
— А какая она вообще, ваша Земля?
Алёшенька улыбнулся, соскочил с кровати и стал расхаживать взад-вперед, размахивая своими четырехпалыми ладонями и рассказывая Гале о космосе…
— Ты где это гуляешь?
— Кидал грязь в стену.
— Опять?! Я же запретил вам, гражданин лейтенант, кидать грязь в стену!
— Я пошутил, Виктор Фёдорович. Я по моргам ездил, потому что оперуполномоченный Мироненко детей допрашивал. А мне по инструкции нельзя в кабинете, когда дети.
— Кого искал?
— Вынюхивал.
— Что у вас там?
— Сплошная радиация.
Гонюкович махнул рукой, дескать, ступай: добиться от Алёшеньки было ничего решительно невозможно. Он вошел в кабинет, Павел ел вареное яйцо и хлеб. В стакане с подстаканником плавала в чае долька лимона. Он с большим удовольствием ел бы сейчас сало, но сало есть при Алёшеньке было категорически запрещено.
— Бон аппетит.
— Мерси.
— Давай, ты доешь, и расскажешь.
— Я уже все.
Мироненко стряхнул крошки на ладонь, а оттуда – в рот, и ознакомил Алёшеньку с результатами беседы. Ребята играли, видят – из канавы ботинок торчит. Поворошили – а он на ноге. Позвали взрослых. Там дожди размыли, труп был слегка землей присыпан. Ничего важного сообщить не могут.
— Может, устроим шторм в мозгах?
— Мозговой штурм?
— Ага. Смотри, Паша. У него ампула была в руке. Не в свинцовом контейнере, не в специальной упаковке, а в руке. Это означает: четыре варианта. Номер один…
— Говорят «первое».
— Хорошо. Номер первое.
Паша старательно записывал все, что говорил Алёшенька. Тот научил его так делать: «Вы, люди, когда слушаете, то часть информации не слышите, теряете. Особенно женщины. А потом ты читаешь снова, и видишь, чего не заметил раньше. А лучше два раза перечитать, или даже три. Поэтому всегда пиши».
Павел вдруг отложил ручку:
— Я думаю, что эта ампула еще где-то погуляла. Её могли использовать, чтобы устранить кого-нибудь. Например, вставить в стул Гонюковичу, чтобы он медленно угасал.
— Я тоже так думаю, но это не доказанный факт, — согласился Алёшенька.
Зазвонил телефон.
— Мироненко – на опознание.
— Я поехал.
— Давай, дуй. Я пока отчет напечатаю.
— Виктор Фёдорович, а я думаю, что дело тут нечистое.
Гонюкович любовно поливал в кабинете своих деточек. У него была просто страсть к разведению роз. На подоконнике у врио главы одесского угрозыска стояли красно-черная чайная Боркороле, будто специально выкрашенная в цвета Правого Сектора, плетистая Фламентанц, Патио и несколько Шрабов. Позади своего командира мялся старший лейтенант Курицын, которого Алёшенька называл «правой ногой» Гонюковича.
— Говори.
— Чебурашка же каждое утро приходит на работу с рыбой себе на ужин.
— И?
— И я подумал: а где он её берет-то?
— Как где? В магазине. Хотя…
Начальство замерло в задумчивости.
— Вот, и я – о том же. В восемь утра все магазины закрыты.
— Молодец, Володя. Не зря ты в угрозыске работаешь. Выясни это дело.
— Слушаюсь, пан подполковник.
Алёшенька посмотрел на часы в компьютере:
— Я думал, тебя уже не будет. Время-то – пора с работы убегать.
— Важная информация, — сказал Паша, садясь на стул у двери, и оттирая пот со лба. Видно было, как он торопился, чтобы застать начальника на месте. — У меня две новости, одна хорошая, а вторая плохая.
— А какая разница?
— Просто так говорят.
— Давай.
— Какую?
— Лучше с плохой. Чтобы я сначала огорчился, а потом – обрадовался. Или нет, давай, попробуем наоборот.
— Труп идентифицировали. Это Пётр Чистяков. 22 года. Только женился. Пропал через три дня.
— А плохая?
— Он курсант военного училища. Наше дело передадут в военную прокуратуру.
Алёшенька глубоко задумался:
— А у меня тоже новость. Только одна. И она самая плохая из всех плохих.
— Что случилось?
— Тарас Тарасович переходит в главк, в Киев. Насовсем. Вместо него будет теперь Вий.
— Вот так поворот.
4
Артур не стал дожевывать пережаренный стейк, и отодвинул от себя тарелку.
— Так себе. Я тибон вкуснее делаю. Не умеют у нас готовить. Вот, в Париже…