Алиса Длинные Ноги

Мне ведьма в служанки набивалась, умоляла принять банщицей, обещала, что каждую пятницу в бане будет мне угождать березовым веником и квасом из белых грибов, чтобы я почувствовала костёр Райский, из белого бездымного не горячего огня.

Отказала я ведьме, потому что в баню одна хожу, стыжусь наготы, без одежды чувствую себя куропаткой на вертеле! – фон Карла сдернула с ближайшего трупа вицмундир с галунами, аксельбантами и коралловой звездой, накинула на плечи, будто тьмой накрылась. – Появится возможность добрая, – взгляд на графиню Алису Антоновну – так казначей любуется золотом, – приобрету себе платье – лучше прежнего, с черной – в знак скорби по неграмотным — лентой через плечо!

— Завоюем одежду, окропим вулканической кровью врагов! – Ксена надула грудь – одна, но ОГОГО! Горы скрипят зубами в восторге от груди Ксены!

— Подайте мне нескромную карету! Без кареты моя добродетель покроется пылью дорог, а моральная устойчивость пропадёт под насмешками придорожных разбойников! – графиня Алиса Антоновна надула губки, капризничала, но взглядом ластилась котёнком к фон Карле и воительнице, показывала, что романтизм выше грубой силы и мудрости!

— Трактирщик – любитель браги и поганок, карету из чистого золота! — воительница, наконец, нашла цель, направила стрелу взрывному трактирщику в правый глаз, затем передумала и медленно опустила – к его мошонке (болталась из-под кожаного передника, как у Магрибского суслика)! – Я сопровождаю девушку, воспитанную в Институте Благородных Девиц и в интеллигентной семье, где каждое слово – повод для долгих размышлений и воскурения благовоний с запахами Правды.

Я поднимаю ногу выше головы медленно, словно в твоём сне о большом городе, где каждый камень – легенда о Тильтиле.

Как только ножка моя левая достигнет предела, намеченного Природой, ты увидишь ад; для приличных звездочётов – Рай!

Не убежишь от своих мечт в Райские кущи, запутаешься в ногах, упадешь подстреленным сусликом на поле боя белок.

В семнадцать лет я впервые попала в Огромный город – он мне казался гигантским, неповторимо гадким – с отбросами производства на тротуарах и с отбросами общества в трактирах и Публичных заведениях с красными фонарями из костей вурдалаков.

Люблю оборотней, оседлаю – и летим пугающими тенями мёртвых по ночному лесу, губы слегка шевелятся в приветствии пионерам Зачарованных Болот:

«Здравствуйте, русалки!

Поклон вам, гарпии с умом колдунов!

Моё почтеньице собирательницам мха для затычек между ног!»

Возле приличного заведения (тряпочки на окнах прозрачные, я потом узнала – занавески) ко мне подошла женщина с усами, красивая, высокая, статная, голос – зов предков из преисподней.

С невыразимой простотой городской шмары она погладила меня ниже спины сзади, охнула, схватилась за сердце, и в восторге – наигранном ярмарочном, или истинном – произнесла на выдохе, словно вынырнула из проруби в Мировом Океане:

«В моём заведении пляшут и поют лучшие девушки Восточных Земель – гагары им вместо подушек.

Обхождение знают, получили элементарное образование общения с купцами и стражниками, за сто сольдо не купишь подобного образования на Юге, где девушки – рыбы.

Купцы монистами звенят, презирают окружающих, называют рудокопов преступными гномами, а сами – кочаны тухлой капусты! – женщина обольщала меня словами и мягким медовым голосом, за руку вела в дом, вылепленный из глины, форма – огромная лодка. – Мои девушки к купцам выходят, не ластятся, а своими жизненными делами обеспокоены, будто одни на белом Свете, и нет вокруг унылых вурдалаков с очами кастрированных эльфов.

Одна шляпку снимет и перчатки, шляпку – на трюмо, а перчатки небрежно бросит на подоконник, протянет озябшие руки к огню, пальцы поджаривает, словно сосиски, и не замечает адской боли.

Другая – чулочек поправляет, а дырочку заметит – охает, ахает, носится по залам в недовольстве, свечи тушит, с призраками ругается, а затем легко на канат между люстрами поднимется (так Джек на Небо залезает), по канату идёт и плачет, что у неё на чулочке дырочка с горошинку.

Мужчины в заведении рыдают от умиления, девушкам помогают справиться с жизненными неурядицами, приглашают откушать филе из бёдер птицы Счастья – беда с птицей, не поймать, а вместо неё под соусом курицу подаём – очень мясо похоже на мясо ляжки птицы Счастья.

Может быть, курица, с вечно печальными очами и суетливостью демона – внебрачная дочь её?» – женщина ввела меня в обширную залу, величиной с поле для выпаса десяти коней.

Мужчин – море Белое. Все тоскуют, поглядывают на часы, зевают, а из пастей – ненавижу мужчин – адские стоны, крики поджариваемых грешников, гортанный хохот чахоточных псов.

Хозяйка заведения похлопала меня по ягодицам – по-дружески, без смысла и без намёков на упадничество домашнего быта кочевников, произнесла с тоской – так дети прощаются с детством:

«Сапожки, обруч на голове, бронелифчик малюсенький, гномам на носовой платок материи не хватит, и юбочка из слов; тебе, красавица, даже не нужно раздеваться донага: Правда выпирает снизу и просится в лощину Грёз!»