Алиса убивает любимых (СИ)

На этом я закончил, выключил фонарь, и клуб самоубийц погрузился в темное молчаливое ничто. Когда я озвучил все, что во мне накипело, вывалил из себя всю эту чушь, я с удивлением обнаружил, что мне действительно стало чуть легче. И я был рад, что никто надо мной не посмеялся, хотя мои слова совсем не были похожи на исповедь в грехах, а больше походили на признание в любви.

Спустя несколько секунд один из призраков, парень примерно моего возраста, кашлянул, разрушив тишину, и тихо сказал, что у меня еще остался «шанс все пережить». Он назвал меня самым живым из всех присутствующих. Многие из круга были с ним согласны, их измученные голоса советовали мне не сдаваться, попробовать забыть об Алисе, отпустить ее и начать все с чистого листа. Забыть об Алисе? Жаль, но этого я точно никак не мог. Пока все пытались меня подбодрить, Первая молчала. Она так и не сказала ни слова, но даже в темноте я чувствовал на себе ее пристальный холодный взгляд.

По решению большинства мне не был вынесен приговор, вернее, я был приговорен к жизни, навсегда лишен путевки в вечный кетаминовый сон. После ночи откровений я вышел из подвала клуба самоубийц на свежий воздух и почувствовал себя так, как будто заново родился. И вместе с тем я почувствовал себя совсем стариком. Я вроде застрял где-то на грани, оставаясь чужим для обоих миров: для мира живых я был слишком мертв, для мира призраков я оказался слишком живым.

Я простоял на пустыре несколько минут, просто стоял и смотрел, как в серой рассветной дымке восходит печальное московское солнце, словно его из-за горизонта вытаскивал на небо огромный розовый хобот. Я думал о том, что мне делать дальше и не находил ответа, ходил по бесконечному кругу. В моей живой голове крутились мертвые мысли, и я никак не мог понять, за что же именно мне стоило продолжать бороться, если все, что было мне дорого, возможно, уже мертво? Лежит сейчас оно, мое самое дорогое, в одиноком гробу, обитом белой тканью с черной каймой…

На тонувший в земле бетонный блок рядом со мной села ворона и мерзко завопила над сырым простором. Я очнулся, постарался затолкать дурные мысли обратно в самый темный свой угол, сделал большой пьянящий вдох тяжелого бетонного воздуха и зашагал в полном одиночестве обратно к станции. Живой или мертвой, но я твердо решил отыскать Алису, иначе бы просто не смог себя простить.

13.

Пока я ехал в электричке, у меня появилась одна сумасшедшая идея, которую мне не терпелось проверить, но для этого нужно было выйти в сеть. Как же я ненавидел себя в тот момент за то, что так не вовремя посеял мобильник! Пришлось тратить кучу времени и добираться до какого-то почтового отделения, работающего в воскресенье, и ждать его открытия до девяти, чтобы мне разрешили посидеть недолго за одним из компьютеров в зале. Алиса говорила, что живет на девятом этаже в одном из новых районов неподалеку от реки, на которой была плотина. Я решил, что таких мест не могло быть много, что я смогу найти его. И мне повезло – на карте действительно нашелся один район, идеально подходивший под Алисино описание, он был на юге, в нескольких километрах за городской чертой. Я сразу отправился туда.

Вот что мне всегда казалось удивительным в Москве, так это ее невыносимый размер. Столько районов, столько улиц, столько мест, которых, прожив в одном городе всю жизнь, можно ни разу не увидеть. Я стал думать об этом, еще когда подрабатывал курьером и гонял туда-сюда, из одной климатической московской зоны в другую. В то время как на одном конце города было тепло и шел легкий листопад, на другом конце, в пятидесяти километрах оттуда, могло быть холодно до дрожи и заливать как из ведра. Спускаясь в метро и выходя из него через час, я каждый раз оказывался в совсем другом городе. И вот что я тогда понял: если бы во всей Москве жили только два человека, за сто лет жизни они бы никогда не встретились и даже не увидели друг друга издалека. К сожалению, как это ни печально, я знаю, о чем говорю.

Район, в котором жила Алиса, снова открыл для меня новою маску города. На пустоши, покрытой пожелтевшей травой, торчали редкие бетонные утесы высоток, связанные пьяно бегущими от них двухполосными дорогами, которые потом впадали в шоссе вдалеке. Было раннее воскресное утро, и людей на улицах я не увидел, что дополнило картину какого-то по-настоящему Алисиного одиночества. Под ударами воющего ветра, от которого некуда было спрятаться в этом поле, я пешком дошел до первых многоэтажек и решил проверить все квартиры на девятых этажах в ближайших к реке домах. Наверно, это была самая глупая затея за всю мою жизнь, но что мне оставалось? Других вариантов у меня не было.