Алиса в Хуливуде

Спиннерен и на самом деле была блондинкой. Она лежала, обнаженная, широко раскинув ноги, на кровати в форме раковины в «бордельном» будуаре Дженни, под голову была подложена подушка. Послеполуденное солнце заливало спальню рыже-золотыми лучами. В таком освещении ее белая кожа казалась шафрановой, ее белокурые волосы – медными. Срамные волосы были у нее столь редкими и бесцветными, что могло показаться, будто она выбрила лобок.

В мужском облике и наряде, которые она явно предпочитала, Спиннерен явилась ко Дворцу правосудия, где Дженни – которую деликатно передавали из одних рук в другие – была допрошена в последний раз – окружным судьей, начальником полиции, руководителем отдела особых расследований и главой оперативной службы.

Берни Мандель прошел рука об руку с нею по всем инстанциям, начиная с той минуты, как ему в офис сообщили о случившемся.

Полицейский врач осмотрел Дженни и нашел ее состояние шоковым. Ей позволили помыться и снять окровавленную одежду, надев вместо нее арестантский халат.

К вечеру в тот же день Манделю разрешили забрать клиентку домой. Он накинул ей на плечи собственный пиджак и сказал, что, как только они приедут к нему, он вызовет на дом доктора.

– Нет, мне хочется вернуться домой, – сказала Дженни.

– Мне не кажется, что это удачная мысль, – возразил Мандель. – Вам не стоит оставаться одной.

К ним подошла Спиннерен, спокойная и самоуверенная.

– Одна она не останется.

– Мы с вами знакомы? – спросил Мандель.

– Коннор был у меня на дне рождения, – сказала Дженни. – Возможно, вас с ним друг другу не представили.

– Да, не представили, – сказала Спиннерен, подавая Манделю маленькую изящную руку, которую тот пожал осторожно и недоверчиво.

– Я могу отвезти Дженни домой. И побуду с нею, – сказала Спиннерен.

– Ну, не знаю, – запротестовал Мандель. – Не знаю, вправе ли я отпускать так свою клиентку…

– А я ваша клиентка? – поинтересовалась Дженни.

– Только если вы сами этого пожелаете, – поспешно ответил Мандель. – В конце концов, я был адвокатом вашего отца на протяжении стольких лет и…

– Но чтобы добраться домой, мне не нужен адвокат, мистер Мандель!

– Но, мне кажется, в отсутствие надлежащей опеки…

– Вы были у меня на дне рождения. Мне стукнуло двадцать один. Я совершеннолетняя.

Спиннерен подошла вплотную к Дженни – и та внезапно повисла у нее на руках, повисла так, что Спиннерен пришлось чуть расставить ноги, чтобы удержать ее и удержаться самой. Но что-то во всем этом успокоило Манделя.

– Если я вам понадоблюсь, просто позвоните. Звоните в любое время, днем и ночью. Звоните даже, если вам захочется просто поговорить.

Дженни вернула Манделю его пиджак.

– Спасибо за все. Я была так перепугана.

– Мне кажется, худшее уже позади.

– Я прослежу за тем, чтобы она не осталась в одиночестве, – сказала Спиннерен.

Она отвезла Дженни в пустой особняк, отключила все телефоны, а после этого сообщила дочери Твелвтриса о том, кто она на самом деле такая. О том, что она мужчина, прихотью судьбы заключенный в темницу женского тела. Мужчина, с маленькими грудками, клитором и влагалищем и превосходным знанием женской психологии. Она говорила нежно и ласково с учетом состояния, в котором находилась Дженни, все еще пылающая гневом на покойного отца и страдающая из-за того, что ей пришлось застрелить его, спасаясь от изнасилования. После исповеди соблазнение оказалось совсем несложным. Трудно было даже сказать, кто кого соблазнил: Спиннерен – Дженни или Дженни – Спиннерен.

Дженни Твелвтрис сидела на стуле, закинув ногу на ногу и скрыв тем самым темный треугольник в паху; руки ее переплелись самым причудливым образом, в одной из них она держала дымящуюся сигарету и, поглядывая на разлегшуюся на постели Спиннерен, делала время от времени затяжку-другую.

– Господи, а я, знаешь ли, никогда бы не поверила. Хотя, конечно, могла бы догадаться и сама. Теперь, когда я закрываю глаза и слышу, как ты говоришь, мне ясно, что это звучит женский голос. И твои руки. Мне следовало бы догадаться, едва я увидела твои руки.

Она раздавила сигарету, встала, подошла к стене, прислонилась к ней. Сработала здешняя автоматика, и открылась секция встроенного шкафа, в котором лежали ее вещи. Она достала пару босоножек на высоком каблуке, надела их, немного потопталась, чтобы ноги приноровились к обуви. Все ее тело подрагивало при каждом ударе ногой об пол.

– Куда это ты собралась? – спросила Спиннерен, сразу же скатившись с кровати и вся подобравшись, словно она почему-то собралась напасть на Дженни.

А та достала из шкафа халат. Подержала его, прижав к телу и широко разведя руки, словно в примерочной, когда покупаешь, желая обойтись без настоящей примерки. Потом уставилась на Спиннерен с таким видом, будто та была частью сна, от которого ей еще предстояло пробудиться.

Спиннерен зашла ей за спину и едва заметно прижалась к ней.

Потом она развернула Дженни лицом к себе. Вид у Дженни был таким, словно она вот-вот расплачется.

– О Господи, – сказала она. – Ночью я убила отца, а днем переспала с женщиной. Я или дрянь, или психопатка.