— Это первая позиция танца, — сказала Алиса. Вообще же она была ужасно удручена всем происшедшим и очень хотела бы переменить разговор.
— Читай следующее стихотворение, — повторил Грифон. — Оно начинается так:
Алиса не осмелилась противоречить, хотя ясно чувствовала, что все оно, от первой строчки до конца, будет прочитано неправильно, и начала дрожащим голосом:
— Что за смысл читать весь этот вздор, — прервал Мок-Тартль, — раз ты не можешь его объяснить? Это безусловно самая нелепая вещь, которую я когда-либо слышал!
— Да и я думаю, что тебе лучше перестать, — сказал Грифон, и Алиса была лишь рада послушаться.
— Не попробовать ли нам еще одну фигуру Кадрили Омаров? — предложил Грифон. — Или ты предпочитаешь, чтобы Мок-Тартль спел тебе другую песню?
— О, пожалуйста, песню, если Мок-Тартль будет настолько любезен! — попросила Алиса так горячо, что Грифон сказал довольно обиженным топом:
— Гм! О вкусах не спорят, конечно! Спой ей
Мок-Тартль — Фальшивая Черепаха глубоко вздохнул и начал петь голосом, прерываемым рыданиями:
— Снова припев! — закричал Грифон, и Мок-Тартль только хотел повторить его, как в отдалении послышался возглас:
— Суд начинается!
Идем! — воскликнул Грифон и, взяв Алису за руку, помчался, не дожидаясь окончания песни.
— Что это за суд? — задыхаясь, спросила Алиса на бегу.
Но Грифон только ответил:
— Идем! — и побежал еще быстрее, в то время как все слабей и слабей доносились с попутным легким ветром полные меланхолии слова песни:
Глава XI
КТО УКРАЛ КЕКСЫ?
Алиса раньше никогда не была на суде, но она читала о судах в книгах и с большим удовольствием убедилась, что может точно назвать все, что видит здесь.
«Это судья, — сказала она себе, — потому что на нем большой парик».
Судьей, кстати, был сам Король. И так как он надел корону поверх парика (посмотрите на картинку, если хотите знать, как он это сделал), то имел очень стесненный вид, что, конечно, было неприлично.
«А вот там — скамья присяжных, — думала Алиса, — и те двенадцать созданий (она принуждена была сказать «созданий», видите ли, потому, что некоторые из них были зверьками, а некоторые — птицами), я полагаю, — присяжные».
Она повторила про себя последнее слово три раза, очень гордясь им, так как думала — и совершенно правильно, — что только очень немногим маленьким девочкам вообще знаком его смысл. Однако слово «присяжные» подходило бы к ним так же хорошо, как и «заседатели».
Все двенадцать присяжных заседателей старательно писали что-то на грифельных досках.