Алиса в Стране Советов

— Не в этом дело. Я в порядке насмешливости, — уточнил Славушкин. — А девушка-велосипед — дело серьёзное. Она же Ивана заездит и… и цепью к ноге, не отвяжешься!

— Замри, балабол! При чём тут велосипед? — вмешался Кузин. — Она что, кривая?

— Если бы! Тут вовсе наоборот, — взялся объяснить Славушкин и, помешкав немного, кожу пальцами к вискам потянул: — Сверху — Япония. Ясно? А снизу — кхм, мафия: ноги длинные, крепенькие, как макароны, кхм, поджопник даст — на метр улетишь. Это я о характере. А для обмана глаза зовучие — не сморгнёт и совершенно синие, как у помощника прокурора, что к нам в часть приезжал.

— Так, — сказал Кузин. — Я с тобою, Иван. Не возражаешь? — и к Славушкину обернулся: — Ну, что вы все как с паперти сорвались: что подадут, на том спасибо. Почему это нам и дым пожиже, и труба пониже? Одни мальвины про нас — сойдёт! Перебьёмся! Зато домой вернёмся с ведром!..

— Ну ты, майор, ведром не бросайся, — нахмурился Чанов. — Мы люди транзитные. К чему приедем — не знаем ещё.

«Он прав, — подумал Иван. — Наш паровоз дует вне расписания». И сказал Кузину: — У меня там всё зыбко, призрачно. Я не могу вас взять с собой на авось, и есть великая просьба — одолжите машину, майор!..

— Ещё чего! — заартачился Чанов. — А мы на чём? Отгул плюс получка — такое раз в жизни бывает. И деньги новые надо проверить. Когда меняют, оно не к добру.

— Замри, не каркай! — напрягся в мыслях Кузин и резко свеликодушничал: — Бери, Иван! Потом всё расскажешь.

— Да чего он расскажет, когда в город в одиночку не разрешается? — умно приклеился Славушкин. — Только группой! И она у нас есть. Проверенная. Без «дятла».

И пальцем по столу постучал для ясности и от дурного глаза.

— Что верно, то верно, — пытливо уставился на компанию Кузин. — Ладно. Считай, уговорили. Снаряжайтесь… и…

— И к Сильвии! — докончил понятливый Славушкин.

Чанов молчал, будто ведром пришибленный.

— И к Аннушке, как же без Аннушки! — подмаслил буку Славушкин.

На улицу вышли молча, сосредоточенно и с кошёлками для отвода глаз. Возле запылённого «кадиллака» крутился озабоченный мойщиком Мёрзлый, присаживался на корточки, гладил проворными пальцами заднее крыло.

— Интересно, — сказал он неприятно и вскользь. — Машина новая, а краска уже полетела… Какими-то точками, а? Кхм, любопытно…

Глава IX

О деньги, кто только вас выдумал! Они же, подлые, отражают жизнь полнее всякой литературы.

Держа в уме тот первый загул, вороватые мужички не без зазнайства надеялись, что девочки «Холидей клаба» их в объятиях задушат. Так нет же, барышни встретили богачей с прохладцей, и в подогрев суетливая демонстрация свежих купюр былых восторгов у них не вызвала. В бардаке царила гнетущая семейная обстановка, какая бывает в преддверии развода.

Прямодушная Аннушка с удручающим безразличием отвела хвастливую пачку Чанова, будто пук выдранной из матраца соломы, а злюка Марта насмешливо обронила:

— Un chocho![62]

— Это почему же!? — по интонации понял неладное Чанов. И, увы, с Ивановой помощью убедился, что назван правильно.

К стыду и горечи оружейника прояснилось, что пока они экономили на дармовом спирте, оберегаемый песо упал плашмя и в сравнении с американской деньгою ценился рыночно — десять к одному…

Задуманные рубашки Чанова, естественно, поползли по швам.

Не хуже будущего было вчера прозёванное, когда узналось, что в предреформенной панике Чанов мог без труда купить желанного «москвича» как раз за те сто кровных, подкожных долларов, что он в присест и в первый же день профукал, неволя Аннушку в неглиже, развратник, пить омерзительно дорогое виски да ещё с приплатой по пятьдесят центов за каждый жиденький, ложный прихлёб. И как там ни изворачивался Иван, дескать, потрата естественна, и де мол, все русские офицеры так с подорожными поступают аж со времён Лермонтова, Чанов не утешался. В горе своём он то манил кого-то издалека счётным пальцем, то, будто нитки кому помогая распутывать, выставлял две пятерни и бормотал невнятно, с безуминкой:

— Новое время — новые песни, новые песни — фальшивые деньги. Как дальше жить, не представляю.

Девушки не представляли тем более. Давешние пророчества Марты, так невзлюбившей трактор, начали потихоньку сбываться. И толчок тому дал наш космонавт. Нагрянувши на табачный остров, он объявил вдруг, что смолокурам в небо дорога заказана:

— Или-или! — обронил он на митинге, после чего четверо мачетерос из Пинар-дель-Рио немедля отдали предпочтение космосу, прилюдно отреклись от сигар, сигарет, а заодно и от пропитанных никотином стен Пахаритос.

Конечно, четверо смелых погоды не делали. Но сам почин уже настораживал. В переломный момент люди легко обучаются как хорошему, так и плохому. А космонавт наш, по заверениям той же Марты, в числе других подарков ещё и удружил Команданте «Коммунистическим кодексом воздержания» и, пользуясь такой удачей, левые протолкнули правительственный декрет пересадить всех кокоток за баранку такси.