Алискина мечта (СИ)

На самом деле жуть просто непередаваемая. Тут тебе и «зеркало Венеры» и «щит и копье Марса» вперемешку с изображением крохотных членов. На каждом ногте свое безобразие. Раз увидишь и неделю будешь молиться кому угодно, лишь бы только «развидеть» это. И неудивительно, что дед так на этом зациклился. Но также, как и в случае с фамилией бывшего мужа, так и с этим маникюром ужасным. Ну не поворачивается у меня временами язык обидеть человека и прямо сказать, что это отвратительно. Игорь дул губы и закатывал мне истерики, обвиняя меня в том, что я его недостаточно люблю стоило мне до свадьбы только заикнуться о том, что его фамилия в женском варианте. Ну это как-то не очень хорошо звучит. Моя мать тоже умеет обижаться. Красиво. И в трех актах. Когда я была замужем, она неделями могла со мной не разговаривать. Или наоборот звонила через несколько дней и захмелевшим голосом упрекала меня за то, какая я свинья. Рассказывала, как она положила жизнь на то, чтобы вырастить меня. А ведь была молода и ещё хороша собой. Но я так и не дала ей устроиться, потому что вечно вертелась под ногами и её мужчины как-то не очень спешили связывать себя брачными узами с ней, когда она была с таким довеском в виде меня. А теперь я, поганка такая и неблагодарная скотина, даже не звоню поинтересоваться как она там. После того, как я перебралась к ней так неожиданно, она попрекает меня уже тем, что я не пытаюсь её поддержать. Мол, ну что мне стоит просто заткнуться и поддержать мать в её новом маленьком увлечении? И так она из-за меня ограничивает себя во многом! По её словам. Так что я себя уже знаю. Потом меня так загрызет совесть и человек из-за которого она должна меня грызть, что извиняться я буду дольше, чем мучиться от позора.

Возвращаюсь в реальность и вижу, что дед пыхтит от недовольства. Его право. Я пожимаю плечами. Мне не больно-то и хотелось у плиты для них горбатиться. Так что даже рада, что он отказался. Глядя на его поведение я уже решила, что Глебка тут как та девица в башне навечно обречен на холостяцкую жизнь, потому что дедуля его свободу охраняет уж слишком усердно. Если он каждой деве, приходящей в дом такие допросы, устраивает отпугивая возможных кандидаток на роль Глебушкиной спутницы жизни, то меня уже совсем не удивляет, что его внук до сих пор один. Жду что и меня погонит своей клюкой, как обычно на подруг своего внучка когда-то на улице замахивался. Что будет из своей жилплощади выгонять. По крайней мере когда Глеб первую свою девушку к ним в дом привел, то летела она от его деда с лестницы, подгоняемая его криками и тростью на раз-два. И этот тридцатисантиметровый ирокез на её лысой голове ей только помогал, по-моему. Но дед меня на этот раз удивил.

— Красота красотой, но ты учти, всякие прошмандени нам не нужны уже. Когти спилишь. Юбки начнёшь носить!

Округлила глаза от такого командного тона и того, что это почти похоже на то, что дед хоть и решил, что его внук меня выбрал, но как-то смирился с этим что ли. В своем духе конечно. Хорошо, что Глеб в этот момент передо мной кружку с чаем поставил. Решила, что лучше чем-нибудь свой рот заткнуть, чем ляпнуть что-нибудь старику сгоряча за эту его прошмандень и прочее. Ну бывают же такие люди, которых лучше не трогать. Вонять потом дольше будет, чем удовлетворения от кратковременной вспышки гнева я получу. Я уже привыкла к такому. Привыкла что постоянно надо защищаться, поэтому молча беру в руки кружку. Делаю глоток. Юбку свою, которую старик на мне не заметил, на коленки натягиваю, пока Глебушка рядом на табуретке пристраивается. Молчу. Тем более, что мне они, что дед, что внук, в принципе не нужны. Хоть скопом хоть по отдельности. Старательно убеждаю себя в том, что это веский повод не срываться на хоть и вредного, но старика. Даже если он обзывается и ни в грош меня не ставит.

— Дед, я просто по-соседски на чай её позвал, чтобы на улице ночью не болталась, — наконец-то вклинился в наш разговор Глеб, заметив, что я держусь уже из последних сил. — Что ты пристал-то к ней?

Делаю ещё один глоток с надеждой, что ситуация разрешилась и мать уже хоть какой-то знак подаст, что мне домой возвращаться можно. Белый носочек на ручку двери повесит, дескать крепость сдалась, пузатый крестоносец её взял без боя и свалил восвояси. (Человек половые органы на ногтях дочери рисует. От неё всего можно ожидать.) Ну или просто сообщение мне отправит, как все нормальные люди, вспомнив о дочери. Хоть что-нибудь. Вместо этого по-прежнему сижу напротив деда Степана, и тот мучает меня наставлениями. О том, что я не должна пить. Курить. Беречь себя должна. И деду ведь вроде бы объяснили уже всё, а он сначала внуку проворчал, что знает, как тот на чай зовёт, а в итоге от ночных воплей его простигосподи в комнате штукатурка осыпается. Не знаю, как это. Повернулась с любопытством к Глебу, а тот подпирает ладонью сморщенный лоб и смотрит на меня так, как я на окружающих, когда мне стыдно за поведение или какие-то слова моей матери. Но мы оба молчим при этом.