Разговор у нас тёк своим чередом. Мы нашли свой лад, никто друг под друга не подстраивался. Рю было легко — впервые за сегодня, — и мне тем спокойнее. Его неверие насчёт того, что завтра не нагрянет, мне абсолютно понятно. Жаль, что лишь мне, ибо хотелось бы, чтобы Рю успел оставить свой след. Прощальный след.
— Ты не хочешь что-нибудь сделать напоследок? — я невинно поднимаю голову, желая собственными глазами узреть, как он будет отвечать на этот вопрос. Нужна мимика.
— Не начинай, а, — мои ожидания рухнули, как и всё, что касается этого сухаря-клиента.
— Тогда представь, что перед тобой последний закат в твоей жизни. Что тогда?
Я никогда не теряю надежды. Вот такой я странный.
— Подумай хорошенько, я пока немного вздремну, — я согнул руки в локтях и подложил под затылок, грузно вздыхая. Сейчас попритворяться можно, ситуация довольно подходящая.
— Чего тут думать, всё предельно ясно.
— Хорошо, я понял, воображение у тебя развитое…
— Алистер.
Я всегда замираю, когда он зовёт меня по имени. Оно приобретает оттенок, который я не могу описать вслух. Куросава, как мне кажется, и коверкает моё имя, и придаёт ему ироническую нотку, отчего-то грустную нотку. А ещё в смешении с японским акцентом… Мне нравится. Мне очень нравится.
— Я бы забрался вот на тот высокий холм, — Рю показал мне вперёд, где была ровная дуга, которой касался яркий жёлтый круг, напоминающий молодой одуванчик, — и упал. Было бы лучше упасть одному, но я бы унёс с собою её сердце.
После недолгого молчания и понимания его слов я легонько кивнул. Я догадался, что за сердце. Куросава как раз-таки его спрятал.
Мимика… Его мимика изменилась. Кожа будто бы ещё сильнее разгладились, и мне показался совсем мальчик. Рю помолодел на три года, если не на пять. Оранжевые блики, падающие прямо в его чёрную радужку, окрашивают в цвет дорогого коньяка. В его глазах заходил закат. Я, будучи неживым существом, похоже, испытал на себе алкоголь, обжёгший горло. Я стукнулся затылком о землю — прошелестела трава.
— Работа моей жизни, которую я выстраивал с того дня, как родился, находится в её сердце. Это самая главная часть её тела. Занялся серьёзно этой работой я два года назад, а остальное… набирал материал, — Рю поморщился, но та детская молодость не сходила с его свежего лика. Оно окрыляло получше заходящего солнца. — Даже не знал, что материал я собирал так долго. Пришла пора менять всё кардинально. Мир способен стать лучше, но не в наши дни.
— Это ведь то, о чём я думаю? Истина — один, ложь — ноль?
— Почему ты не глупый?
— И всё, что ты внёс в сердце любимой, — работа всей твоей жизни.
— Легче, когда люди вокруг тебя глупые, — Рю по-настоящему вздохнул и прикрыл веки.
— Но заметь, я не вытаскиваю из тебя силками информацию.
— Ах, точно, «вот и приходится копаться там, где не надо». Я правильно повторил? Ничего не забыл?
На этом месте я хочу покраснеть. Представим, что я так и делаю.
— Мне плевать. Главное — делать всё по совести. У тебя она, видимо, молчит, так что не парься. Все мы выживаем, как можем.
— И у тебя совесть чиста? — я уже просто лежу и ощущаю тёплые жёлтые лучи, падающие на щёки. Это всё так по-детски, что со мной ныне происходит, но мне правда хорошо. Впервые за бесчисленные, тянущиеся годы.
— У всех она запачкана. Это ты такой особенный.
— Оу, это что, комплимент? — и снова эта глупая улыбка. Повезло, что маска скрывает мои глаза. Насколько я знаю, в них отражается абсолютно всё, что напало на человека в данную секунду.
— Не льсти себе. Это было простое замечание, — он попытался свернуть налево, но мне-то известно, что вылетевшее из уст Куросавы Рю никогда не может оказаться простецким «замечанием».
Я подвигался, чем переместил худое тельце Рю от бока на землю (как его ветром не унесло?) и снова принял свободное положение. Право, я будто отдыхаю. Или прохлаждаюсь. Но я же вместе с Рю и общаюсь с ним, так что не о чем мне куковать. Рю, ты там полежи немного слева, а я не буду тебя трогать. Если парень не отстанет и пойдёт напролом, то прав был Ямамото. И тем более жестокой будет судьба Куросавы.
Рю, когда скатился с меня по скользкой травке, опёрся руками на землю и занял своё прошлое положение, выгоняя меня с моего же пальто. На этот раз он всё-таки заметил и тронул золотую цепочку у меня в кармане жилета, затем перебирая звенья. Я смотрел на это действо, и что-то схватило меня верёвкой и утянуло. Я сглотнул.
— Ты хранишь такое старьё? — в шутку заприметил Рю и повернулся ко мне, ложась на живот.
— Да, храню, — я вытаскиваю идеально круглые часы и открываю.
— У них время неправильное.
— Вижу.
— Так зачем?
— Для красоты. Я выгляжу солиднее, когда с ними, — и для убедительности поправляю белую маску.
— Ты в курсе, что выглядишь, точно бароном раньше подрабатывал?
— Что, правда? — а теперь представьте, что я выпучиваю глаза. Очень правдоподобно получается, придётся заметить.
— Да ну тебя, — Рю перевернулся на спину. И как же без моего бока? Как же иначе? Никак.
— Куросава, я про то, что копаюсь, где не надо. Ты не хочешь извиниться перед отцом?