Алитет уходит в горы

Мистер Томсон выпил виски, и вдруг мысль осенила его охмелевшую голову:

«Ол райт! Ведь Алитет есть у меня! О! Вместе с ним я здесь все: и закон и политика! Через него можно всюду дать задатки и скупить пушнину еще на корню. Ха-ха-ха! „Норд компани“ останется единственно чем заняться — это скупкой гагачьих яиц! Вряд ли они придутся ей по вкусу!»

Мистер Томсон представил себе, как придет сюда огромный пароход «Норд компани» с множеством товаров и не сможет купить ни одного «хвоста». Все закуплено Алитетом, везде даны задатки под всю пушнину. Пусть мистер Томсон потерпит даже убыток в этот раз. Пусть его счет в вашингтонском Докстер Хоттон, национальном банке, останется без изменения. Вот это будет славная конкуренция!

Глава двадцать третья

Всю свою семью мистер Томсон держал отдельно. Рядом с его комнатой, в холодных сенках, стоял меховой полог, где жили его жена и шестеро детей. Они жили по-чукотски, освещая и отопляя полог жирником, спали на оленьих шкурах, питались дешевым мясом моржа и нерпы. Содержание семьи не вызывало больших расходов у мистера Томсона. Вместе с семьей жил и работник Ярак, принятый мистером Томсоном еще мальчиком.

Старшей дочери, Мэри, было уже девятнадцать лет, и, по подсчету мистера Томсона, она давно уже больше зарабатывала на пошивке, чем съедала пищи. По своему образу жизни Мэри мало чем отличалась от своих подруг девушек стойбища Лорен. Те же интересы, те же думы. Она разговаривала только по-чукотски. Но европейские черты лица, большие черные глаза с длинными ресницами делали ее очень привлекательной. Мистер Томсон уделял ей больше внимания, чем другим детям. Он одевал ее в лучшие меховые одежды из пестрых пыжиков. Мэри чаще, чем другим детям, разрешалось заходить в его комнату. Мистер Томсон склонен был даже гордиться своей дочерью.

Но то, что Мэри была дочерью белого отца, немало горя приносило ей и матери. Ведь она была уже взрослой девушкой.

Не один раз мать разговаривала с Мэри о ее замужестве. Об этом можно было поговорить только вдвоем — Чарли и слушать не хотел. Мать и дочь не могли понять белого человека.

«Разве белый человек не должен знать, что взрослой девушке нужен муж — отец ее будущих детей? Разве каждая девушка не должна стремиться стать матерью? Разве не для этого вырастает девушка? И почему белый отец и белый муж не знает этого?»

Мистер Томсон рассуждал по-своему. Он любил свою красивую дочь. Ему далеко не все равно было, за кого она выйдет замуж. Он и мысли не допускал, что его зятем станет туземец. Мистер Томсон немало думал об этом и сам.

Из всех детей только Мэри и мальчик Бэн были бесспорно его детьми, остальные родились от приятелей по жене. В них ни одной черточки белого человека. Мистер Томсон понимал, что Мэри должна выйти замуж. Но кто будет ее мужем? Жениха для Мэри не было на всем берегу. Разве какой-нибудь моряк с проходящих судов возьмет ее в жены? Но кто захочет взять девушку без знания языка и увезти в Америку? Девушку, которая понятия не имеет, как вести себя а обществе культурных людей?

И все же мистер Томсон решил было присмотреть моряка, уговорить продолжать его торговлю, предварительно женив его на Мэри. Он готов был выдать замуж Мэри даже за старого человека, но чтобы этот человек обязательно был белым.

Американские моряки с китобоев и контрабандных шхун, любители временных приключений, бывали на этих берегах. Они сходились с чукотскими девушками и каждый раз, когда судно уходило, возвращали их на берег. Мистер Томсон помнил, как однажды моряки зазимовавшей шхуны поженились на местных девушках и после зимовки бросили их. Девушки, узнав, что их белые мужья уезжают в свою страну и к своим настоящим женам, прыгнули со скалы и разбились.

Знали об этом и Мэри с матерью. Мэри не хотела белого мужа. Даже лучший из белых людей — ее отец, поселившийся на берегу навсегда, как думала она, — и тот не вызывал в ней доброго чувства. Так мать приучила думать свою дочь.

Все подруги Мэри из стойбища Лорен и других стойбищ были уже настоящими женщинами, имели детей. Мэри не знала этого счастья. Не знала она, что же будет дальше. Мэри становилась угрюмой, злой и непочтительной к отцу.

Мать думала про себя: «Ярак — безродный, сирота, но он ловкий, сильный охотник. Хорошо, если бы Мэри вышла замуж за него», — но, догадываясь о думах мужа, она шепотом и с сожалением добавляла:

— Только он не белый.

Приученная в течение двадцати лет к покорной, безответной, молчаливой жизни, Рультына никогда не говорила об этом с мужем. Она всегда ждала, что скажет Чарли.

Но Чарли сидел в своей каморке один, и что он там думал, никто из членов семьи не знал. Чарли был нелюдим. С туземцами он разговаривал только по делу, дома он разговаривал только с бумагами. Рультына видела, как Чарли переворачивал свои бумаги и улыбался им, словно они были лучше настоящих люден.

Рультына злилась на эти бумаги и, когда убирала комнату, со злостью стегала их тряпкой.