Алитет уходит в горы

Ребята знали, что больше одной партии его не заставишь сыграть, проворно влезли в меховые кухлянки и убежали.

Один из них, уже в дверях, сказал:

— Лось! К ночи старик Умкатаген умрет! — Мальчик провел пальцем по своей вытянутой шее.

— Постай, постой! Что такое ты говоришь?

— К ночи старика Умкатагена душить будут! Все уже готово, — спокойно разъяснял мальчик.

Лось усадил его за стол и тихо, почти шепотом, спросил:

— Как душить? Зачем?

Мальчик огляделся по сторонам, видимо соображая: можно ли ему заниматься такими разговорами? Но, не найдя в этом ничего предосудительного, продолжал:

— Очень больной старик… Нога у него испортилась. Шаманы лечили, лечили — отказались. Эрмен — сын Умкатагена — обессобачился: то в жертву принесет духам, то шаману отдаст… Две собаки остались. Всех собак извел, а болезнь не выходит. Наверное, очень злой дух вселился в его ногу, и вот Умкатаген уходит к «верхним людям». Нынче ночью. Все люди рады. И Эрмен очень рад.

— Беги сейчас к Эрмену и скажи: Лось запрещает душить старика! Понял? Нельзя душить людей. Беги, я скоро сам приду к Эрмену, — взволнованно сказал Лось и, сбросив туфли, взял торбаза.

Мальчик убежал.

— Никита Сергеевич, что ты думаешь делать с этим стариком? — спросил Андрей.

— Как что? Не разрешу душить — вот и все! — сердито сказал Лось.

— Подожди, Никита Сергеевич, до ночи еще много времени. Давай лучше обсудим.

— Что обсудим? Обсуждать нечего, все очень ясно!

— Нет, Никита Сергеевич, административно этого не предотвратишь. Нет! Они с тобой согласятся, но, как только ты уйдешь, немедленно задушат. Ведь старик дал уже «слово». Отказаться от него, по их обычаям, недостойно человека.

— Что же, ты предлагаешь душить старика? Говори ясно! — рявкнул Лось, натягивая торбаза.

— Я не предлагаю. Но я думаю, что тебе не следует говорить: «Я запрещаю душить».

— Черт возьми! Разве это не одно и то же? Что ж, ты хочешь сделать меня соучастником убийства? Ничего себе, договорился хлопец!

— Не хочешь ты, Никита Сергеевич, сгоряча понять меня. Мне кажется, что за один год такую крепость не сломать!.. А как тут поступить, я и сам пока не знаю.

— А я знаю! Мы зачем сюда приехали? Мы что, представители Советской власти или кто? — горячился Лось, не попадая ногой в торбаз. — Мы ученики Ленина.

— А у Ленина я читал, что быт, пережитки суеверия — самая страшная вещь! Борьба с ними должна быть кропотливая, систематическая, построенная на большой силе убедительности. Условия здешней жизни породили этот ужасный быт.

— Ну, хватит! Ты мне не читай лекций! — крикнул Лось, взмахнул рукой, как отсек, и молча заходил по комнате.

В ревком вбежал Эрмен.

— Лось, — взволнованно заговорил он, — старика надо душить. Старик сам велел задушить его. Я не могу отказать ему в его последней просьбе. Будет большая беда.

— Никакой беды не будет. Живых людей не душат. Твой отец Умкатаген не враг тебе, — сказал Лось.

— Нет, не враг. Врага я и не стал бы душить. Я люблю Умкатагена и хочу сделать для него доброе: выполнить его последнюю просьбу. Еще ни один человек из нашего народа не брал своего слова обратно. А ты, Лось, хочешь сделать из моего отца дурного человека, самого последнего человека.

— Вот, черт возьми, задача мне, — со вздохом, тихо сказал Лось.

Тут вмешался Андрей:

— Ты знаешь, Эрмен, закон у нас новый запрещает душить человека. Если бы не этот закон, мы и разговаривать не стали бы с тобой.

— Старика надо душить. Очень плохо, если не задушить старика, упорно твердил Эрмен.

Лось, закусив бороду, стоял у окна, погрузившись в раздумье. Вдруг он энергично повернулся, подошел к Эрмену и строго сказал:

— Я не разрешаю душить Умкатагена. Если я узнаю, что старик задушен, ты будешь наказан за это. Я отправлю тебя с Чукотской земли, как только придет сюда пароход. И когда ты будешь умирать на чужой стороне, никто из твоих сородичей не услышит перед смертью твоего голоса.

Лось говорил возбужденно и гневно.

Эрмен молча и внимательно слушал русского начальника. И когда Лось замолчал, Эрмен сказал:

— Лось, ты первый из таньгов, которого наш народ называет настоящим человеком. На исходе только одна зима, как ты пришел на нашу замлю, а торговля стала совсем иной. Наши люди теперь пьют чай с сахаром. Безружейные обзавелись ружьями, бескапканные — капканами. Везде народ говорит: «Бородатый полюбил наших песцов и сделал их многотоварными». Народ говорит, что ты все равно как хороший шаман, добрый шаман, который помогает нам жить. Такой слух идет по берегу. А теперь ты стал говорить непонятное для моих ушей! Не испортили ли тебя дурные шаманы? Зачем ты велишь отказать Умкатагену в последней просьбе? Умкатаген — хороший старик.

Эрмен был тоже очень возбужден, но говорил тихо, почти шепотом. На его лице выступил пот. Он говорил отрывисто, с остановками, словно следил: понимает ли русский все то, что говорит он, Эрмен.

Лось подошел к нему и, уже сдерживаясь, старался говорить так же тихо:

— Эрмен, давай сядем вот здесь на скамейку, поближе друг к другу.

Эрмен с испугом присел.