Алкамен — театральный мальчик

Мнесилох часть одежд подстелил, другими одеждами укрылся и сделался похож на нахохлившуюся наседку. Вздохнул, укутывая ноги.

— Залетел воробей в кувшин винца испить, там его и закупорили!

Лежит, смирился с тем, что везут неизвестно куда, может быть, в новое рабство, утешается пословицами! А у меня во всем теле зудит нетерпение хоть как-нибудь выбраться из этой тюрьмы! Вот окошко. Конечно, взрослый не пролезет, но такой худенький мальчик, как я... К тому же и решетка качается. Э, да тут совсем ржавые гвозди!

— Мнесилох, давай я выпрыгну в это окошко! Поплыву к Фемистоклу, расскажу, что ты на корабле галикарнассцев, — он тебя освободит. Я плаваю, как головастик.

— Ложись и молчи. У Фемистокла много других забот. Да ты и не доплывешь — гляди, какая волна расходилась, а до берега далеко. Пристукнут тебя веслом по голове — и конец.

— Но, Мнесилох...

— Молчи! Я твой командир. Я приказываю: ложись и спи. Кто знает, что еще предстоит, а мы не спали ночь.

И правда, глаза набрякли сном, отяжелели, но нетерпение стало сильнее. Я всматривался за окно и вдруг увидел близкие корабли, услышал крики, хриплые и отчаянные. Там шло сражение! Прямо перед моими глазами афинский корабль проткнул тараном борт финикийского и оба накренились, черпая бортами воду. Затем вся картина скрылась от меня зеленой стеной волны.

А Мнесилох спит себе преспокойно, свист издает и храпы испускает. Ну как он может спать, когда кругом идет сражение?

Я стал дергать и крутить гвозди, державшие решетку окна. Два гвоздя вывалились легко из трухлявого дерева, с третьим пришлось повозиться, — я даже раскровенил себе палец. Зато четвертый не давался никак. Пришлось отгибать решетку, наваливаться на нее всем телом. Нет, никак! Вдруг корабль провалился, будто в какую яму. Меня ударило теменем о балку, так что в глазах у меня померкло.

Но эта же волна сослужила мне службу — она сорвала решетку, висевшую на гвозде. Путь наружу свободен!

Донеслись хриплые вопли трубы, шум волны, влетели соленые брызги. Надо было торопиться, пока вода не натечет и не разбудит старика. Я пролез в окно, раздирая хитон, — и вот уже я за бортом.

С корабля не заметили, что я упал в воду. Я сначала погрузился, потом выплыл и еле-еле шевелил руками и ногами, экономя силы, стараясь только держаться. Корабль Артемисии, подставив паруса попутному ветру, ударяя веслами, удалялся, а на некотором расстоянии от него косым строем шли еще четыре галикарнасских корабля. Артемисия бежит с поля сражения!

Я повернулся в другую сторону. Прямо передо мной накренился, погрузив корму, подбитый афинский корабль. Команда покинула его, добралась на лодке до саламинского берега. Корабль медленно вращался в волнах и постепенно погружался. Слышались рев и проклятия: прикованные гребцы не могли покинуть трюм, вода их заливала.

Я напряг усилия, чтобы отплыть как можно дальше, — при погружении корабля может затянуть и меня.

Но тут я услышал свое имя. Кто-то настойчиво звал меня:

— Алкамен, Алкамен!

Что это? Наваждение? Кто может звать меня в проливе?

— Алкамен! Да взгляни сюда, здесь мы, в этом разбитом корабле!

Да, да! Знакомый голос рыжего скифа Медведя доносился из черной пасти отверстия для весла.

— Здесь все наши, храмовые, — и Псой-садовник, и Зубило, и Жернов... Полезай на палубу, голубчик, может быть, они обронили ключи от замков, или подай нам топор, меч, кувалду — все, что угодно, только чтобы разбить цепи. Алкамен, неужели ты нас покинешь?

Ну конечно, я не покину! С борта свешивалась веревочная лестница, по которой спасся экипаж. Мгновение — и я уже наверху. Правда, палуба накренилась так, что по ней трудно взбегать. Но вот валяется и топор, а вот и мечей целых три. Я кидаю все это в люк трюма. Оттуда доносится восторженный вопль и лязг разбиваемых цепей. Вскоре рядом со мной на палубе и Медведь, и Зубило, и Псой, и все остальные.

Медведь показал громадный кулачище холмистому зеленому берегу Саламина.

— Галера, к нам идет галера! — закричали рабы. Действительно, от Саламина приближалась небольшая галера, наверное, затем, чтобы взять накренившийся корабль на буксир.

— Все вниз! — заорал Медведь. — Всем спрятаться! Хватайте мечи, ножи, топоры, молотки — кто что найдет.

— Как? — спросил я с ужасом. — Ты хочешь напасть на своих, на афинян?

— Это тебе они свои, — захохотал великан, заставляя меня спрятаться за палубную надстройку, — а мне они вот где «свои». — Он показал мне руки, на которых были кровавые язвы от сбитых цепей.

Что мог я возразить?

Галера стукнулась о борт нашего корабля. На палубу вскарабкались двое корабельщиков, стали накручивать канат, закреплять буксир.

— А-ррр! — страшно закричал Медведь.

Наверное, так кричит в его родных лесах какое-нибудь чудовище.

Рабы выскочили из люков, выпрыгнули из отверстий для весел, посыпались в галеру, били и сталкивали в воду ошеломленных моряков. Вскоре галера была в руках мятежников. Они кричали, целовались от радости, и полуденное солнце жарко обнимало их голые плечи и торсы.

— На весла! Уж если мы напрягались в цепях, так приналяжем ради свободы!