Алькатрас и Пески Рашида

— Ты, быть может, решил, что, отдавая свою человечность, Темный Окулятор создает существо, наделенное добрыми чувствами, — сказал наш антрополог. — Нет, Алькатрас, это не срабатывает. Процесс Оживления извращает эмоции, и в итоге возникает существо, имеющее достаточно человечности для поддержания в нем жизни, но ни на йоту более. Недостаточно для того, чтобы эта самая человечность могла заработать как таковая.

Я взял у него листок. Текст оказался читабельным. Наверху страницы стоял заголовок произведения: «Страстный огонь огненной страсти».

— Оживленного можно создать из чего угодно, — продолжал Синг. — Считается, однако, что вещества, способные впитывать эмоции, функционируют гораздо лучше других. Потому-то большинство Темных Окуляторов предпочитают использовать графоманские любовные романы, ведь природа объекта определяет и темперамент Оживленного.

— Романтические произведения делают Оживленных вовсе не героями-любовниками, а, наоборот, громилами и приверженцами насилия, — сказала Бастилия. — Зато ума у них как раз дефицит.

— Ясненько, — сказал я, бросая листок. «Отдают, значит, толику человечности…» И вот у такого-то чудовища до сих пор был в плену мой дедушка. — Пошли, — сказал я, вставая. — Итак уже более чем достаточно тут проваландались.

— А с ним что делать будем? — спросил Синг.

Я помедлил. Оживленный смотрел на меня стеклянными глазенками, на малоподвижной бумажной физиономии отражалось смятение.

«Я… я его некоторым образом сломал, — подумалось мне. — Ну да, я хотел убить его… но это не то, на что заточен мой Талант».

Делайте со мной что хотите, но я все-таки не разрушитель. Я просто ломаю, и ломка иногда становится преобразованием.

Я сказал:

— Оставьте его.

Синг удивленно посмотрел на меня.

— Хватит уже стрельбы, — сказал я. — Пошли.

Синг передернул плечами и убрал пистолет. Бастилия прошлась по коридору, заглянула за угол. Я же быстренько переменил Линзы Окулятора на Линзы Следопыта — и увидел, что дедушкины следы, к счастью, еще продолжали светиться.

«Вот уж не думал, что настолько хорошо его знаю», — сказал я себе.

Догнав Бастилию на пересечении коридоров, я указал ей направо.

— Дедушку Смедри увели вон туда.

— Туда же и Библиотекари убежали, — сказала она. — После того, как нас обнаружили.

Я кивнул и посмотрел в другом направлении.

— А вон там, — сообщил я, — отпечатки мисс Флетчер.

— Она что, от них отделилась?

— Нет, — сказал я. — Вместе с дедушкой Смедри она из подвалов не выходила. Это те ее следы, по которым мы шли в самом начале. Они привели нас в ту комнату, где мы были схвачены. Я же говорил — мы где-то близко от входа!

Бастилия нахмурилась, потом спросила:

— Насколько хорошо ты знаешь эту мисс Флетчер?

Я пожал плечами.

— Прошло уже несколько часов, — сказала Бастилия. — Я вот и удивляюсь, что ты еще различаешь ее отпечатки.

Я кивнул и заметил кое-что странное.

(Если вы обратили внимание, в этой главе я только и делаю, что замечаю странные вещи. Это особенно очевидно по сравнению с другими главами, в которых я замечаю вещи вполне обыкновенные. Я мог бы поведать об этом отдельную историю, но в ней участвуют разбиватели яиц, что делает ее малоподходящей для юношества.)

Так вот, с учетом всех обстоятельств, замеченная мной аномалия была не такой уж и запредельной. Это было крепление для светильника. То самое, которое я отодрал от стены, чтобы запустить в Оживленного фонарем.

На самом деле крепление ничем уж таким особенным не выделялось. Кроме того, что было выполнено в виде дыни-канталупы. Почему бы, собственно, библиотечному светильнику и не напоминать канталупу? Однако его вид заставил меня кое о чем вспомнить. «Канталупа, бумажные обрывки, утка крыльями машет…»

Я оглянулся назад, туда, где в стене зияла дыра, а в полу — провал, и сквозняк понемногу растаскивал бумажные клочья.

«Чепуха, наверное…» — подумал я.

Ну а вы-то наверняка уже догадались, что это было не так.

Глава 16

Если вы хоть чем-то напоминаете меня самого — то есть умны, любите козий сыр и дьявольски красивы к тому же, — стало быть, вы, без сомнения, прочли множество книг. И, читая оные книги, наверняка считали себя сообразительней их персонажей.

Имейте в виду: это иллюзия.

Помните, что я говорил о «зарядке ружей»? (Это такой литературный обычай, которым, вероятно, гордился бы Гейзенберг.) Но есть и другие причины, в силу которых вам только кажется, будто вы умней героев этой книги.

Во-первых, вы, скорее всего, читаете ее, сидя в каком-нибудь уютном и безопасном месте. В классной комнате, в собственной спальне, в своем домашнем аквариуме, даже в библиотеке (впрочем, об этих последних сейчас остережемся упоминать). Вам нет нужды беспокоиться ни о каких Оживленных, равно как о вооруженных солдатах или об Ыках, страшащихся соломы. То есть вы смотрите на вещи спокойно и непредвзято. Легко тыкать пальцем в чужие ошибки, когда собственный ум безмятежен!