Алхан-Юрт

Потом, уже в мирной жизни – и через год, и через два, – эта картина ему неоднократно снилась: как посреди войны человек шагает куда-то по своим делам. Одинокая фигурка в минном поле. И странное дело, эта картина всегда представала перед ним в чёрном цвете. Тогда было лето, солнце заливало зелёную землю с ярко-голубого неба, мир был полон красок, жизни, света, пения птиц, запахов леса и травы. Но он ничего этого не запомнил: ни сочной зелёной травы, ни синего неба, ни белого солнца – только чёрная фигурка на чёрном поле в чёрной Чечне. И чёрное ожидание – сейчас подорвётся…

«Интересно, запомню ли я эти краски?– подумал Артём. – Или в памяти опять останется только холод, грязь и пустота в желудке?» Ему вдруг стало тоскливо. Тоскливо от этого красивого дня, который он проведёт, подыхая с голодухи в вонючем болоте.

Под солнечными лучами в камышах проснулись утки, закрякали, завозились в воде. «Подстрелить бы одну, вот был бы завтрак. Комбат, сука, – ни обеда, ни ужина, ни завтрака. Вот уж точно – завтрак на обед, обед на ужин, а ужин нам на хрен не нужен».

На бугорок вышел Ситников, постоял немного, щурясь на солнце, разглядывая из-под ладони село. Потом отломил ветку боярышника, стряхнул с неё воду. Вместе с каплями на землю грузно упали несколько тяжёлых крупных мороженых ягод, гроздьями висевших на ветке. Ситников задумчиво посмотрел на них, затем не торопясь стал обрывать по одной и закидывать в рот.

Артём подошёл к нему, тоже сорвал с куста одну ягоду, прижал губами. Терпкий, сладковатый сок мороженого боярышника наполнил рот. Это было гораздо вкуснее мутного варева. Артём сглотнул. Ягода одиноко, ему даже показалось – гулко, упала в пустой желудок. Он совершенно отчётливо почувствовал её, одну в пустом желудке, холодную, невероятно вкусную, сочную, съедобную. Артём сорвал вторую, третью, потом закинул автомат на плечо и стал хватать их гроздьями, не обращая внимания на холодные ветки с острыми длинными колючками, ломая кусты, видя только эти ягоды…

Через некоторое время к ним присоединился кто-то из пехоты. Сначала один, потом другой. Потом весь взвод потихоньку перетёк от костерка к кустам, растянулся цепочкой вдоль пригорка.

Они паслись, как лоси, губами срывая с веток ягоды, фыркая и отгоняя оводов. Они больше не были солдатами, они забыли про войну, автоматы их валялись на земле, им очень хотелось есть, и они рвали губами эти холодные вкусные ягоды, переходя от одного пастбища к другому, оставляя после себя пустые обглоданные ветки, чувствуя, как после мёртвой ночи в их тела вливается жизнь, как теплеет и ускоряется кровь в жилах.

Зубы почернели, язык щипало от кислоты, но они рвали и рвали боярышник, глотая ягоды целиком, не пережёвывая, боясь, что не успеют съесть всё, – всё равно этого мало, не насытишься, что-то им помешает.

Они паслись долго, пока не обглодали всё. Потом, усталые, вновь собрались возле костерка, закурили, молча переваривая эту малокалорийную пищу.

Над головой, шурша в воздухе крыльями, пролетела утка. Низко, метрах в десяти. Артём сорвал автомат, хотел выстрелить, но запутался в ремне. Пока копался, утка улетела.

– Зараза! Упустил! Сука!

– Не мучайся, всё равно не попал бы. – Петрович разгладил усы, хитровато прищурился. На его лице появилось выражение рассказывающего байки охотника. – Я вчера тоже стрелял. Вот так вот летели, низко-низко, даже ещё ниже, чем эта. – Петрович показал рукой, как летели утки. – Весь магазин выпустил. Один чёрт, не попал. Они на вид-то жирные, а бьёшь-бьёшь – всё в перья. Вот если бы дробью, тогда да.

– Да, утку сейчас неплохо бы, конечно. Сутки уже здесь. Без еды, без воды… Когда ж нас сменят-то? – Игорь вопросительно глянул на Артёма. – Со штабом разговаривал? Чего комбат говорит?

– Ничего не говорит. Может, к вечеру и сменят. Хотя вряд ли. Скорее завтра с утра.

– Угу… Значит, ещё сутки здесь… Хоть бы воды прислал, что ли.

В воздухе опять зашелестело. В первую секунду Артём дёрнул автомат: «утка!», но потом понял, что ошибся. Над головой, высоко в небе, прошуршал снаряд крупного калибра, ушёл в сторону Алхан-Калы. Все механически повернули головы ему вслед, замолчали. Секунду-другую была тишина, потом стоявший первым на откосе белый домик вспучился, надулся изнутри и исчез в огромном взрыве, разлетелся в стороны, кувыркаясь в воздухе потолочными перекрытиями. Чуть позже докатился и звук разрыва, рокотом прошёлся по болоту, а через секунду из-за леса, оттуда, где был полк, донёсся и запоздалый выстрел.

– Ого! Прямое попадание.

– Саушки… Здоровые, блин. Один снаряд – и дома нету…

– Ну, началось, теперь нас точно не сменят…

Вслед за пристрелочным в Алхан-Кале один за одним стали рваться снаряды.

Обстрел был сильный. Сзади, из-за леса, и справа, откуда-то с гор, били саушки. Там же, в горах, взвыл «Град», его залп накрыл Алхан-Калу сразу, ковром. Слева от бугорка, где-то совсем рядом с ними, заговорила миномётная батарея. Хлопки её «васильков» выделялись из общей канонады, почва каждый раз отдавала толчком в ноги.