Алхимический марьяж Элистера Кромптона

Мужчины неловко посмотрели друг на друга. Потом Эбнер Лэндж сказал:

— Да мы тут по делу об убийстве, Дэн, ты же нас убил. Мы — неизбежное следствие твоих поступков, и поэтому мы составляем главную часть твоей невыполненной кармы. Так они нам объяснили, но, по правде говоря, я не совсем понял, что к чему.

— А я так и вовсе ничего не понимаю, — сказал Стэк. — Но сами-то вы чего хотите?

— Черт его знает, — сказал Лэндж. — Они велели нам прийти сюда и выступить каждому за себя.

Стэк потер подбородок. Он был сбит с толку и не мог придумать, что ему делать с этими парнями.

— Ну что я могу сказать вам, ребята? Так уж получилось, — пробормотал он.

Один из пострадавших, Джек Тишлер, высокий мужчина с начисто отстреленным носом, заявил:

— Черт побери, Дэн, может, это вовсе не мое дело, но мне кажется, что от тебя здесь ждут раскаяния или чего-то в этом роде.

— Ну ясно, — сказал Стэк. — Я сожалею. Я прошу прощения за то, что поубивал вас всех, парни.

— Не думаю, что это все, чего они хотят от тебя, — сказал Лэндж. — Человек убил человека, и он должен сказать что-нибудь еще, а не промямлить просто "сожалею". Да разве ты на самом деле о чем-то сожалеешь, а?

— Да нет, пожалуй, — признался Стэк. — Это я из вежливости. А можете вы назвать мне хоть одну причину, по которой я действительно должен о чем-то сожалеть?

Жертвы задумались. Потом Рой Арджил сказал:

— Ну хотя бы из-за наших овдовевших жен и осиротевших детей. Как насчет них, Дэн? Стэк усмехнулся.

— Ты бы еще вспомнил о своих троюродных сестричках с их разбитыми сердцами и о любимых собачках. Вы, братцы мои, плевать на них хотели, пока были живы. Что это вас сейчас вдруг так разобрало?

— Дело говорит, — заметил Джим Лэниган.

— Дэн всегда был силен потрепаться, — согласился Лэндж.

— А если бы вы прикончили меня, вы бы сильно об этом сожалели? — спросил Дэн.

— Черта с два, — сказал Эбнер Лэндж. — Я бы и сейчас с удовольствием сделал это, если б мог!

***

Стэк повернулся к судье.

— Вот мы и разобрались, ваша честь, — сказал он. — Я всегда утверждал, что убийство надо рассматривать как преступление без жертвы, потому что ни до, ни после никто ни о чем не жалеет, и это в основном вопрос везения: кто убьет, а кто будет убитым. Поэтому я почтительно предлагаю: хватит разводить здесь этот базар, пошли выпьем на пару и забудем все это дело.

— Мистер Стэк, — сказал судья Градж, — вы являете собой пример морального уродства, и мне хочется дать вам по морде, да простится мне это простонародное выражение.

— Ах вот оно что! — сказал Стэк. — Ваша честь, не хочу оскорблять вас, однако разрешите не согласиться с вами по поводу морального уродства. С моей точки зрения, это вы слабы морально, когда преувеличиваете и придаете несоответствующую важность процессу ухода из жизни чувствующих существ. Вы заблуждаетесь, судья, все мы покинем сей мир, а каким образом — не так уж это важно. И кроме того, кто вы такой, чтобы сидеть там и судить о кодексе чести и о чувствах людей?

— Я фон судия, — с удовольствием отрекомендовался судья. — И поэтому я здесь сижу и творю суд над вами, Дэн. Должен признаться, я с интересом выслушал ваши логические обоснования, а ваши убогие потуги в области дискурсивной философии послужат прекрасным развлечением для моих коллег в клубе "Справедливость". А теперь мне осталось только объявить вам приговор, что я и сделаю не без удовольствия.

Стэк выпрямился и, не спуская глаз с судьи, сложил на груди руки в знак презрения.

— Und zo [Итак (нем.)], — сказал судья, — выслушав показания свидетелей, поразмыслив и взвесив все обстоятельства, я выношу следующий вердикт: отсюда вас отведут на место наказания, где подвесят вниз головой над котлом с кипящим коровьим дерьмом и заставят слушать симфонию до-минор Франка, исполняемую на игрушечной дудочке казу, до тех пор, пока кармометр не покажет, что ваша сперма сварилась и вы созрели для окультуривания.

Стэк отступил на шаг с выражением ужаса на лице.

— Только не казу! — взмолился он. — Ради всего святого, откуда вы узнали о казу?

— Ну недаром же нас считают знатоками психологии, — сказал судья. Обнаружением этой маленькой скрытой фобии мы обязаны миссис Аде Стэк. Встаньте и поклонитесь. Ада!

В задних рядах поднялась со скамьи приемная мать Дэна и помахала ему зонтиком. Ради такого случая она подкрасила волосы хной и сделала прическу.

— Ма! — закричал Стэк. — Зачем ты это сделала?

— Ради твоего же блага, Дэниэл, — сказала она. — Я просто счастлива, что могу способствовать твоему спасению, сынок, а эти добрые люди сказали мне, что любой пустяк может помочь им добраться до твоего нежного, любящего, богобоязненного сердца, которое, как нам всем известно, жаждет исправиться.

— Бог мой, — заскрипел зубами Стэк, — я совсем забыл, какая ты у меня дурочка!

— Ну прости меня, если я причинила тебе неприятности, — сказала миссис Стэк. — По крайней мере, они ничего не узнали от меня о кружевных панталонах и маленькой пластмассовой лейке.

— Ма!!