Алхимия

«Поскольку мир уже был однажды истреблён водой, теперь он должен погибнуть от огня, а наши тела — разложиться и очиститься огнём, дабы мы могли достойно встретить пришествие Божие»^[76].

Алхимик чрез троекратное проявление меркурия, истекающего от Петра-Камня, во время варки (coction), отмеченное знаком (signe) троекратного пения лебедя (cygne), повторяет страшное троекратное отречение апостола Петра от своего Учителя, опознанное им самим по пению петуха (coq). Уже после этого испытания святой Петр напишет:

«Таится бо им сие хотящим, яко небеса беша исперва, и земля от воды, и водою составлена, Божьим Словом. Темже тогдашний мир водою потоплен быв погибе: а нынешняя небеса и земля темже Словом сокровена суть, огню блюдома на день суда и погибели нечестивых человек^[77]».

Мы не стали бы цитировать в связи со столь важными вещами знаменитого парижского карточного гадальщика, если бы не замечание Магофона (Пьера Дюжоля де Валуа) об этом алхимике-прорицателе как о жадном фигляре, сделанное в его в целом блистательной Риторической Фигуре на Немую Книгу (hypotypose an Mutus Liber), переизданной в 1914 г.

XXIV. Фронтиспис книги Семь Оттенков Делания (Etteilla)

Ах! Вот великое сокровище, которое никогда нельзя разглашать.

1. Счастлив меня открывший.

2. Подготовка Материи.

3. Я — Дева, питающая вас.

4. Не полагайтесь слишком на этот цвет.

5. Всё меньше небесной росы даётся своим, но за нея заплачено.

6. Я веду их, равных предо мною, в царство, дарованное им превыше Стихий.

7. Такова Материя.

8. Я делаю твёрдым благодаря своей влажности и плавлю своим жаром.

9. Я укрепляю и окрашиваю.

10. Когда меня вдохновят двенадцать знаков, я изменю всё и исцелю Больных.

Эти изречения были написаны по-латыни на «Оригинальной Картине», которая, как полагал Эттейла (Etteila), была написана «более века назад». Он владел этой картиной и очевидно сам сделал с нея гравированную копию. Латинский оригинал не сохранился; Эттейла утверждал, что он сделал перевод по книге, автора которой не назвал.

Перед вами серия небольших герметических рисунков, которые, без сомнения, могут способствовать оправданию в глазах потомства знаменитого карточного гадальщика.

Впрочем, после многих лет нашего собственного опыта, нас посетила мысль о «двойной игре», которую вёл хитроумный Эттейла и без которой была бы невозможна тихая варка в задней комнате парикмахерского ателье. Те, кто получал туда право входа, вероятно, имели возможность быть зрителем воистину чудесного зрелища — формо- и цветопереходов, однако не в философской, а самой обычной смеси, в колбе из огнеупорного стекла, постоянно подогреваемой медленный огнём горелки! Путь Великого Делания долог, — возможно, говорил он своим гостям, и, разумеется, все они думали, что видят лишь малый его отрезок. Разумеется, приглашение, содержащееся в его маленьком томике, никак не соотносится с предписаниями полной тайны всех философских работ:

«Истинно любопытствующим о Великом Делании и приходящим ко мне вместе со мною созерцать его переходы предлагается вместо того, чтобы платить 3 liv, за каждое посещение, стать моими пансионерами, 30 liv. в месяц, что позволит каждому из них по желанию превратиться или в Знатока или в Любителя»^[78].

Мы полагаем, что Эттейла, принимая образ обманщика, лишённого подлинного знания, обретал возможность избегать тех опасностей, которыми грозит репутация настоящего алхимика. Одновременно собранные им с помощью ложных демонстраций деньги он, по-видимому, тратил на более серьёзные секретные опыты, связанные с огненным, сухим путём, почему и не раскрывался в своих книгах и обликал истину в фантазии уходящего века, когда господствовало мировоззрение иллюминатов.

Можно вообразить, как очарованы были все эти недостойные любопытные медленно сменяющими друг друга стадиями микрокосмического творения, этим многоцветным калейдоскопом, воспроизводящим в стеклянной колбе феерию нового рождения мира, о неизбежном конце которого все забывают:

«Нова же небесе и новы земли по обетованию Его чаем, в нихже правда живёт^[79]».

Догадка о такой уловке хитроумного Эттейлы пришла в 1931 году, когда неожиданно, после четырнадцатимесячного труда, нам самим удалось наблюдать явления, описанные Филалетом в его правилах.

При этом, несмотря на неудачу опыта в целом, нам, благодаря увиденному, удалось прийти к очень важному выводу. Он заключается в следующем: явно ложный соблазнительно-софистический путь можно всё же по закону аналогии превратить в некое указание на путь подлинный.