Алхимия

«Лекарство сие обладает свойствами преизряднейшими. Когда оно — белый эликсир, то столь полезно дамам, что может обновлять и восстанавливать слабость и разрушения телес их до здравия, присущего юности, да и обличие каждой из них становится подобно возрасту девятнадцати лет.

Для сего следует приготовить ванну со многими благовонными травами, коими надобно натереть тело, а затем войти в иную ванну, без трав, но с тремя гранулами белого эликсира, растворёнными в полуштофе винного спирта, вылитого в воду. В сей ванне следует пребывать четверть часа, после чего, не вытирая тела, приготовить большой огонь и с его помощью осушить драгоценную жидкость. Исполнив сие, дамы обретут таковую крепость и белизну телесную, каковую даже представить себе невозможно, не испытав опытно»^[102].

Всё это имеет прямое отношение к той магической силе, которой Медея оживляла в котле с ароматами человеческое тело и тем помогла Эсону и самому Иасону. Дочь Эета предварительно разрубала жертву на куски; такое предуготовительное разрушение тела чисто иносказательно используется в Великом Делании — это ни что иное, как растворение (солюция), производимое в соответствии с герметическим утверждением о том, что «тот, кто не знает способа разрушения тела, не знает и способа его совершенствования». Символически это изображено на фигуре 10 знаменитого трактата Соломона Трисмосена — предшественника Парацельса; изображение выражает сверхвременной смысл — труп, разрубленный на части и обескровленный, тонет в водном потоке.^[103]

Повторим: восстановленное, оживлённое и прославленное тело образуется только в результате возгонки (сублимации), которая всегда есть решительная и радикальная перемена, «пременение»; мы при этом настаиваем на том, что после освобождения нашей вещи от обречённой на исчезновение несовершенной и дряхлой оболочки, появляется фиолетовый, то есть лучезарный цвет. Вот почему само имя Иасона есть jason, то есть лиловый или фиолетовый, цвет, составленный из двух крайних цветов нашей работы, синего и красного, то есть из меркурия и серы.

Напомним в связи с этим, что смиренная фиалка наших широт цветёт весной, в мае, и цветы этого маленького растения — символа алхимического ребиса — двуполы. Вот почему вручение Консисторией семи хранителей весёлого знания (gai savoir), ставшей при Людовике XIV Академией Цветущих Игр, призовой Фиалки из чистого золота победителям герметического турнира происходило именно в мае.^[104]

* * *

Рассказывая о путешествии Аргонавтов в Колхиду, мы, вынужденные ограничить объём нашего исследования исключительно самим Золотым Руном, его происхождением, развитием, а также испытаниями и подвигами его счастливого обладателя, опустили обстоятельства их возвращения домой. Нам пришлось в очень узких пределах, используя образы завоёвывания и победы, разъяснить лишь основные фазы сухого пути, то есть пещного (de creuset) действа, хорошо нам знакомого и приводящего к конечному результату всегда быстрее и легче.

В остальном мы предпочитаем отослать читателя к длинному и скрупулёзному объяснению Дома Антуана-Жозефа Пернети^[105]*, данному им в двух томах, посвящённых плаванию на Арго^[106]. Влажный путь, которым следует Бенедиктинец, рассказывающий об этом опасном путешествии, имеет множество аналогий с кратким путём, ревниво оберегаемым Адептами и часто скрываемым ими под вуалью изложения пути первого.

* * *

То же физическое чудо той же древней традиции лежало у истока Ордена Золотого Руна, хотя некоторые его участники, представители высокого рыцарства (haute chevalerie, высокой конницы) и говорили порой о ином происхождении своего братства. Однако зачем к рассказам о любовном пыле Филиппа Доброго (Philippe le Bon), основателя ордена, прибавлять абсурдные, если не просто недобросовестные предположения о какой-то торговле шерстью? Да и известным непостоянством храброго Герцога Бургундского нельзя объяснить его таинственный девиз Иной не будет (Aultre n’auray). Ведь если обратить его к женщине, то только к Прекраснейшей из них, Самой Деве Марии.

XXXI. Сабина Стюарт де Шевалье. Триумф Адепта